Башня Ласточки
Шрифт:
– Зима на носу.
– Поэтому-то и надо ехать. Если останусь – проторчу тут до весны… И до самой весны буду маяться от безделья и неуверенности, мучимая кошмарами. Нет, я должна ехать, ехать немедленно, попытаться отыскать Башню Ласточки. Телепорт. Ты сам подсчитывал, что до озера пятнадцать дней пути. Значит, я буду на месте перед ноябрьским полнолунием…
– Тебе нельзя сейчас покидать убежища, – с трудом проговорил он. – Сейчас – нельзя. Тебя схватят… Твои преследователи… очень близко. Сейчас тебе никак нельзя…
Она кинула на пол блузку, вскочила, словно подкинутая пружиной.
– Ты что-то узнал, –
– Цири…
– Пожалуйста, скажи!
И он сказал. А позже пожалел о сказанном.
– Не иначе, как их дьявол подослал, добрый господин отшельник, – проворчал кмет, на минуту отрываясь от шкурок. – Не иначе – дьявол. С самого Равноночия по лесам гоняли, какую-то девку искали. Пугали, кричали, грозились, но тут же снова ехали дальше, не успевали нигде избытно напоганить. Но теперича другую другость придумали: оставили по деревням и селам каких-то, ну, как их там… ну, посты какие-то… Постятся, стало быть, по деревням-то. И никакие энто не посты, добрый человек, потому как жрут они тама в три горла, а стоят там по три, а то и по четыре мерзавца разом. Разорение сплошное… Посты… Горе одно. Навроде бы будут так цельну зиму нас объезжать, пока девка, котору поджидают, не выглянет откеда бы нибудь с укрытия и в село не заглянет. Тута уж ихний пост кончится, девку они схватют, а нам вроде волю дадут.
– У вас тоже… постятся?
Парень погрустнел, скрежетнул зубами.
– У нас – нет. Повезло нам. Но в Дун Даре, в полудне от нас, сидят вчетвером… В корчме, на выселках квартируют. Жрут и пьют. За девок брались, а када им парни воспротивилися, дак убили, господин хороший, без жалости. Насмерть…
– Людей убили?
– Двоих. Солтыса и еще одного. Ну и как, есть кара Божья на таких обалдуев, добрый человек? Нету ни кары, ни права! Один колесник, что к нам с женой и дочкой из Дун Дара сбег, говаривал, мол, были ране на свете ведьмаки… Они порядок со всякими беспорядками учиняли. И-эх, призвать бы в Дун Дар ведьмака, штоб энтих стервецов под корень.
– Ведьмаки убивали чудовищ, а не людей.
– Энто мерзопакостники, господин отшельник, а никакие не люди. Мерзостники, что из пекла повылазили. Ведьмак на них нужон, верно говорю, ведьмак… Ну, мне в путь сам час, добрый господин отшельник… Уж холодина идет! Скоро лодку прячь, а сани вытягивай… А супротив мерзавцев из Дун Дара ведьмак нужон. Ох, нужон…
– И верно, – повторила сквозь зубы Цири. – Святая правда. Нужен ведьмак… Или ведьмачка. Четверо их, да? В Дун Даре, да? А где он находится, этот Дун Дар? Вверх по реке? Туда сквозь рощи проехать можно?
– Ради богов, – прервал Цири Высогота. – Уж не думаешь ли ты всерьез…
– Не призывай богов, если в них не веришь. А я знаю, что не веришь.
– Оставим в покое мое мировоззрение! Цири, что за адские мысли приходят тебе в голову? Как ты вообще можешь…
– А вот теперь ты оставь в покое мое мировоззрение, Высогота. Я знаю, что мне положено! Я – ведьмачка!
– Ты – личность юная и неуравновешенная! – взорвался Высогота. – Ты – ребенок, перенесший травмирующее воздействие извне, ты – ребенок обиженный, невротический и близкий к нервному срыву. И сверх всего ты одержима жаждой мести! Ослеплена жаждой реванша! Неужели
– Понимаю лучше, чем ты! – воскликнула она. – Потому что ты понятия не имеешь о мести, потому что ты никогда не испытывал того, что досталось мне. Потому что ты знать не знаешь, что такое настоящее зло!
Она выбежала, хлопнув дверью, через которую тут же ворвался в сени и комнату пронизывающий зимний вихрь. Спустя несколько секунд Высогота услышал цокот копыт и ржание.
Возбужденный, он хватил оловянной тарелкой о стол. «Пусть едет, – подумал он. – Пусть вытрясет из себя злобу». Бояться за нее он не боялся, она одна ездила по болотам часто и днем, и ночью, знала тропки, островки и заросшие лесом топи. Однако, если б и впрямь заблудилась, достаточно было отпустить поводья, и вороная Кэльпи нашла бы дорогу домой, к овчарне. Эту дорогу она знала.
Спустя какое-то время, когда уже здорово стемнело, он вышел, подвесил на столб фонарь. Постоял у живой изгороди, прислушался к стуку копыт, к плеску воды. Однако ветер и шум камышей приглушали все звуки, фонарь на столбе раскачивался как бешеный и наконец погас.
И тогда он услышал. Далеко. Нет, не оттуда, куда поехала Цири. С другой стороны, противоположной. От болот.
Дикий, нечеловеческий, протяжный воющий крик. Стон.
Минута тишины.
И снова.
Beann’shie. Беанн’ши.
Эльфья упырица. Предвестница смерти.
Высогота задрожал от холода и страха. Быстро вернулся в хату, бормоча и приговаривая себе под нос, чтобы не услышать, чтобы не слушать.
Прежде чем он снова разжег фонарь, из тьмы появилась Кэльпи.
– Войди в дом, – сказала Цири ласково и мягко. – И не выходи. Отвратная ночь.
За ужином они снова начали пререкаться.
– Такое впечатление, будто ты очень много знаешь о проблемах добра и зла!
– Да, знаю! И вовсе не из университетских книжек!
– Конечно, нет. Ты все изучила на собственном опыте. На практике. Как-никак у тебя же гигантский опыт в твои-то долгие шестнадцать лет.
– Вполне достаточный! Достаточно большой!
– Поздравляю, коллега ученая.
– Ехидничаешь, – сжала она губы, – даже понятия не имея, как много недоброго наделали миру вы, трухлявые ученые, теоретики, с вашими книгами, со столетним опытом просиживания над моральными трактатами, да еще с таким прилежанием, что вам некогда было даже в окно глянуть, чтобы увидеть, как выглядит мир в действительности. Вы, философы, искусственно поддерживающие придуманные вами же философии, чтобы получать денежки в университетских кассах. А поскольку ни одна хромая собака не заплатила бы вам за неприглядную правду о мире, вы напридумывали этику и моралистику, красивые и оптимистические науки. Беда только в том, что… лживые и шарлатанские!
– Нет ничего более шарлатанского, чем непродуманное осуждение, соплячка! Чем поспешные и непродуманные суждения!
– Вы не нашли противоядие от зла! А я, сопливая ведьмачка, нашла! Безотказное противоядие!
Он не ответил, но лицо выдало его, потому что Цири стрелой вылетела из-за стола.
– Ты считаешь, что я несу дурь? Бросаю слова на ветер?
– Я считаю, – ответил он спокойно, – что в тебе говорит раздражение. Считаю, что ты намерена мстить от раздражения, и горячо советую успокоиться.