Башня одиночества
Шрифт:
— Да. А причина в том, что они его никогда не видели. На их землях нет ничего способного дать огонь; никто, в сущности, не знает, чем они питаются в этом своем аду из песка и ветра. Дай мне возможность добраться до сокровищ в гробнице коня — я поеду в Хит, в Месопотамию, где бьет нефтяной источник, и договорюсь с племенем, обитающим в тех местах. Я закуплю ее в огромном количестве и привезу сюда в тысячах бурдюков на спинах верблюдов, и в назначенный день наши воины отправятся к Башне Одиночества под защитой двух огненных стен. Я знаю, что в наше время существуют гораздо более мощные и точные ружья, чем те, которыми обладаем мы, — я куплю и их, если ты позволишь мне добраться до сокровища.
— Я сделаю что угодно, лишь бы только моя жена снова обрела рассудок… что угодно. Тебе не понять моей муки, Амир… Видеть ее тело во всем его былом великолепии — и эти пустые глаза, устремленные в ничто… слышать душераздирающее пение каждый раз, как демон овладевает ее рассудком…
— Тогда позволь мне отправиться туда как можно скорее. Времени больше нет. И отпусти Арад. Мы встретимся с ней у гробницы коня в третий день новой луны нисана.
— Арад?
— Да, — ответил Амир, — мы с твоей дочерью тысячи раз подвергали себя этому испытанию. Нас не может постичь неудача.
— Значит, вы все приготовили. И уже давно…
— Да, мой господин, твоей дочери тоже невыносимо безумие ее матери.
— Но это очень опасно, Амир. Как я могу подвергать опасности жизнь дочери, чтобы спасти ее мать?
— Вся жизнь с первого мгновения полна опасностей, Разаф. Позволь нам отправиться туда, прошу тебя. Нет больше времени. Не случайно наш народ на протяжении стольких веков жил в этом чудесном и недоступном месте. Нам была поручена задача. Мы должны победить. Прошу тебя, дай мне ключ и позволь нам отправиться туда.
Разаф понурил голову.
— Арад знает, что ты хочешь ехать немедленно?
— Арад тоже этого хочет; она, как и я, готова двинуться в путь в любой момент. Но я поговорю с ней сегодня же вечером.
— Хорошо, — кивнул Разаф.
Он отпер кедровый ларец в железной оправе и достал оттуда маленькую шкатулку розового дерева. Открыв ее, он показал Амиру два наконечника стрелы, украшенные розовой кожей. Первый был обычной формы, другой имел сечение в виде звезды.
— Возьми свой наконечник, Амир. Арад возьмет второй.
Амир внимательно осмотрел два сверкающих наконечника из кованой стали и выбрал тот, что имел форму звезды.
— Тот, что ты выбрал, — самый сложный и самый смертоносный, — сказал Разаф. — Он причиняет губительную, неизлечимую рану. Не промахнись, Амир. Я этого не вынесу.
— Я не промахнусь, — ответил тот. — Прощай, Разаф. Я завтра же начну приготовления, чтобы отправиться в путь как можно скорее.
— Прощай, Амир. Пусть Бог защитит тебя.
Амир вышел из комнаты, спустился во двор и направился к фонтану, уверенный в том, что в этот час найдет там Арад. Он сразу увидел ее: ночной ветерок играл в лунном свете легким белым платьем. Под тонкой тканью угадывались ее идеальные формы, длинные, как у газели, ноги. Свет полной луны, отражавшийся в хрустальных водах источника, делал ее особенно привлекательной: казалось, будто она собирается искупаться в этих прозрачных лучах, рассеянных между небом и фонтаном, словно в струях безбрежного и бездонного озера. Она часами молча стояла, слушая голоса, доносившиеся из сада и пустыни, вдыхая запахи, принесенные ветром, ароматы, таившиеся в дальних засушливых долинах.
Амир был влюблен в нее глубокой, гордой, мрачной любовью, и хотя Арад никогда открыто не говорила ему о своих чувствах, не сомневался, что ни одна женщина под сенью Калат-Халлаки не предпочла бы ему другого: ведь никто из мужчин не мог соперничать с ним в храбрости и благородстве. Он не сомневался, что однажды покорит ее, что чувства поглотят ее сердце, как, по рассказам, огонь на исходе лета поглощает бесконечные луга по ту сторону песчаного моря.
— Арад.
Девушка обернулась к нему и улыбнулась.
— Арад. Твой отец согласился. Мы откроем гробницу коня и возьмем столько, сколько нужно, из сокровищ, собранных нашими предками. А когда настанет время, я проложу дорогу к Башне Одиночества, чтобы твоя мать снова обрела разум, покинувший ее в тот день, когда блемии похитили ее и пленили. Я отправляюсь завтра же. Ты тоже должна ехать как можно скорее, чтобы быть в назначенном месте в третий день новой луны нисана.
Он протянул руку и отдал ей наконечник стрелы.
— В эту игру мы играли с детства, но на сей раз стрелы будут из закаленной стали. Ни один из нас не должен промахнуться.
— Я не боюсь, — сказала Арад, беря из его руки наконечник.
— Ты полюбишь меня, если я проведу воинов через Пески призраков, чтобы вернуть разум твоей матери?
— Да. Я полюблю тебя.
Амир опустил голову, глядя на ее отражение в водах фонтана.
— А почему не сейчас? — спросил он, не смея взглянуть в ее глаза.
— Потому что так хочет мой отец, потому что так хочет наш народ, и моя душа наполняется тоской каждый раз, когда безумие моей матери несется с самой высокой башни Калат-Халлаки.
— Арад, рискуя жизнью в сражениях, я всякий раздумал, что погибну, так и не вкусив твоих губ, твоих персей, розы твоего живота, что умру прежде, чем смогу уснуть в твоей постели, наполненной ароматами гиацинтов, и от этой мысли меня охватывало отчаяние. Я умру, не жив. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Арад?
Девушка взяла его лицо своими длинными пальцами и поцеловала.
— Проведи воинов через Пески призраков, Амир, и ты будешь спать в моей постели.
Она сняла с себя легкий муслиновый халат и на мгновение предстала перед ним нагой, а потом бросилась в источник, и тело ее пропало в его серебряных струях.