Башня одиночества
Шрифт:
— Понимаю, — ответил Сельзник. — Я сам потрясен тем, что со мной случилось. С другой стороны, никто не стал бы ожидать нападения из-под земли, словно от самого дьявола.
— Да, — кивнул командующий. — Удачи, генерал Ласаль.
— Удачи, майор, — произнес ему Сельзник, обмениваясь с ним рукопожатием. — Надеюсь, мы еще увидимся.
Во дворе форта его ожидал военный фургончик с вензелями начальника гарнизона Алеппо. Сельзник сел рядом с шофером, и машина уехала в облаке пыли.
— Странный тип, — пробормотал командующий, из-за бруствера глядя вслед фургончику, быстро удаляющемуся по дороге.
—
— Это было серьезное ранение?
— Я бы сказал странное — никогда не наблюдал таких раньше. Как бы там ни было, клинок пробил ему мышцы на правом боку, но не задел жизненно важных органов. Ему повезло, к тому же он, видимо, крепкий парень.
— Так оно и есть. Генерал Ласаль — герой битвы при Сомме. Уверен, мы о нем еще услышим. А дни тех, кто уничтожил его отряд, уже сочтены, вне всяких сомнений.
Сельзник въехал в Алеппо к вечеру и вышел из фургончика у подножия холма, на котором стояла оттоманская гарнизонная крепость. По глинистым склонам кургана спускались глубокие борозды, а на вершине четко вырисовывались стены и башни, залитые закатным солнцем. Говорили, что именно здесь Авраам принес жертву Богу в земле Харран.
Мгновение он созерцал эту потрясающую картину, потом пошел к ступеням, ведущим к воротам, и начал медленно подниматься на глазах у пораженного начальника стражи, знавшего, что генерал был ранен в сражении всего четыре дня назад. На величественной лестнице он казался маленьким, похожим на оловянного солдатика, но его фигура выглядела все более внушительно по мере того, как он шагал вверх, мерно преодолевая крутые ступени. Когда он приблизился к воротам, начальник стражи выстроил свой отряд, отдал честь и, не поворачивая головы, краем глаза оглядел генерала, проходившего мимо: тот был бледен, на лбу и висках под кепи блестели капельки пота, но осанка оставалась прямой, а шаг твердым.
Гарнизон выстроился на плацдарме, чтобы генерал мог устроить им смотр, после того как ему покажут его апартаменты.
Филиппу Гаррету и эль-Кассему понадобилось почти две недели, чтобы добраться до Лимассола — из-за погодных условий, испортившихся вскоре после того, как они покинули Мессинский пролив. Корабль вынужден был сделать остановку в Патрах, а потом еще одну в Пирее — едва выйдя в открытое море. В Сароническом заливе волны бились об утесы Аттики, и Филипп был доволен, что капитан отказался от идеи продолжить плавание. Эль-Кассем едва выдерживал морскую болезнь.
Филипп воспользовался остановкой, чтобы осмотреть окрестности, и вместе со своим товарищем совершил конную поездку на гору Киферон. С вершины им открылась картина необыкновенной красоты, а грозовые тучи, пробегавшие над эллинским пейзажем, над землей, зеленой от дождя и скалами, блестящими, словно железо, делали ее еще более впечатляющей. Ему казалось, будто целое столетие протекло с тех пор, как полковник Жобер назначил ему встречу в кафе «Жюно» на рю Тронше.
Когда ветер усилился, угрожая бурей, они укрылись в таверне и сели в углу этого маленького заведения, где оказались единственными посетителями. Филипп заказал узо, [14] весьма похожую на его любимый «Перно», [15] и чашку турецкого кофе для своего спутника. Хозяин, обслужив, не спускал с них глаз все то время, пока они пережидали дождь. Ему никогда прежде не доводилось встречать столь странную пару.
14
Греческая анисовая водка.
15
Французский ликер с ароматом аниса.
— Что привело к их соперничеству? — спросил Филипп. — Что толкнуло на дуэль?
— Не знаю, была ли это собственно дуэль, — ответил эль-Кассем. Филиппу показалось, будто воин-араб о чем-то умалчивает. — В ту пору твой отец доверял Сельзнику, — продолжил тот через какое-то время. — Он думал, что командование легиона просило Сельзника оказывать ему помощь и поддержку. Однажды Десмонд обнаружил вход в подземелье в оазисе Сива, что-то вроде лабиринта, где было довольно легко заблудиться. Я так и не понял, что он искал внизу. Там не было ни золота, ни других сокровищ — думаю, его завораживали камни с изображениями демонов и надписями, прочитать которые мог, возможно, лишь он один.
Десмонд был счастлив своим открытием. До такой степени, что послал меня на побережье отправить телеграмму его жене. Твоей матери. Он хотел, чтобы она присоединилась к нему.
— Я помню, — сказал Филипп. — Ты и представить себе не можешь, как я страдал, что отец позвал к себе не меня. Но я знал его: если он так поступил, значит, я ему не нужен… Я что угодно отдал бы, лишь бы присоединиться к нему в пустыне… Что угодно.
— Твоя мать была очень красива, — продолжил свой рассказ эль-Кассем, и зрачки его блеснули в полумраке таверны странным светом. — Сельзник положил на нее глаз.
Это выражение было знакомо Филиппу — точно так в Библии описывается взгляд Давида, устремленный на нагое тело Вирсавии.
— Это и была причина, — понял Филипп. Эль-Кассем опустил голову. — Скажи мне правду, пожалуйста, я хочу знать.
Эль-Кассем отвернулся к окну и стал рассматривать стекла, испещренные дождевыми струями.
— Однажды мы с твоим отцом вернулись в лагерь, — снова заговорил он, — неожиданно, и он увидел их рядом. Твоя мать стояла, прислонившись к стволу пальмы, а он был очень близко от нее. Твоему отцу показалось, что они обменялись взглядом… ты понимаешь, что я имею ввиду?
— Да, — кивнул Филипп, — продолжай.
Но голос его прервался от волнения.
— Твой отец был поражен этим зрелищем, тем, что, как он считал, увидел в их глазах.
— Считал?
— Да. Подобное впечатление создалось у него только от сознания, что он слишком часто и слишком надолго оставлял ее одну. Я знаю твоего отца. Знаю кошмары, обитающие в его разуме днем и ночью. Назавтра он поручил мне отправить ее обратно. Я собрал отряд из своих людей, взял к ней в услужение двух женщин, и мы двинулись на побережье. Она не говорила на моем языке, я не говорил на ее. Это было путешествие бесконечного молчания, но я все понимал и каждый раз, замечая на себе ее растерянный взгляд, чувствовал, как на мое сердце ложится вся тяжесть ее отчаяния.