Башня с колоколом
Шрифт:
Невзирая на неудовольствие Баннадонны, представители городской власти – сам градоправитель вместе со своим помощником, оба люди в летах, – поднялись на башню вслед за помещенным туда предметом, имевшим человеческие очертания, однако, взобравшись на колокольню, были мало чем вознаграждены: изобретатель, надежно оградившись благовидной необходимостью блюсти тайны своего искусства, учтиво, но твердо избегал каких-либо объяснений. Члены городского совета невольно поглядывали в сторону закутанной фигуры: она, к их изумлению, казалось, переменила позу, хотя уже и не вызывала прежнего недоумения – ее странный вид во время подъема на башню объяснялся, вероятно, тем, что резкие порывы ветра, дувшего снаружи, трепали и развевали ее одеяние. Теперь же облаченная в домино фигура полулежа покоилась на незаметном со стороны сиденье. В верхней части одеяния виднелся небольшой квадрат, в котором – случайно
Изобретатель, однако, отвечал, что чаша использовалась им при отливке колокола, и пояснил также ее предназначение: тут смешивались разогретые металлы для определения качества сплава. Он добавил далее, что чаша эта оказалась на колокольне по чистейшей случайности.
Посетители меж тем беспрестанно поглядывали на фигуру в домино, словно это был подозрительный инкогнито, явившийся в разгар венецианского карнавала. Их одолевали всевозможные тягостные предчувствия. Особенную тревогу внушало им смутное опасение того, что после их ухода изобретатель, хотя и без компаньона, обладающего плотью и кровью, все же не останется в одиночестве.
Делая вид, что его забавляет смятение гостей, Баннадонна просил их соизволения устранить причину беспокойства и натянул посередине помещения кусок грубой холстины, который совершенно скрыл подозрительный предмет из вида.
Сам Баннадонна прилагал все старания, дабы вызвать у посетителей больший интерес к другим своим работам – и теперь, когда домино находилось вне поля зрения, они недолго оставались равнодушными к стоявшим вокруг чудесам искусства – чудесам, которые до того никто еще не видел завершенными, поскольку с тех пор, как колокола подняли на башню, входить туда мог один только мастер. Следуя неизменному своему правилу, Баннадонна никому не дозволял, даже если речь шла о пустяках, делать то, что мог без слишком больших затрат времени сделать сам. Таким образом, на протяжении нескольких предшествующих недель часы, свободные от работы над своим тайным замыслом, он посвящал тщательной отделке фигур на колоколах.
Особенное внимание привлек часовой колокол. Красота орнамента, ранее затемненная потускнением, нередко сопутствующим отливке, под прилежным резцом проступила теперь наружу во всей своей изящно-стыдливой прелести. Увитые гирляндами девические фигуры (каждая олицетворяла собой один из двенадцати часов), взявшись за руки, кружились по краю колокола в радостном хороводе.
– Баннадонна, – промолвил градоправитель, – свет еще не видал такого колокола. Он – само совершенство. Но что это? – Тут послышался странный звук. – Ветер?
– Ветер, эчеленца, – последовал беззаботный ответ. – Однако фигуры не вполне отделаны, над ними придется еще работать. Как только все будет окончено, а вон то… то устройство, – мастер указал на холщовый занавес, – как только Аман [6] (так я в шутку его называю), как только он – вернее, оно – займет свое место на уготованном для него древе, вот тогда, всемилостивейшие государи мои, вы безмерно осчастливите меня новым своим визитом.
Двусмысленный намек на скрытый за занавесом предмет снова заставил гостей ощутить смутную тревогу. Они постарались, однако, не выказать ни малейшего интереса к сказанному, не желая, видимо, предоставлять безродному подкидышу возможности убедиться, сколь легко мог он силой своего плебейского искусства лишить лиц благородного происхождения уверенности в себе.
6
Аман– по библейскому преданию, царедворец царя Артаксеркса; задумал уничтожить всех иудеев в персидской державе. Его заговор был раскрыт, и Амана повесили на дереве «вышиною в пятьдесят локтей», которое он уготовил для другого (Есфирь, 7:9).
– Так что ж, Баннадонна, –
– Завтра, эчеленца, соблаговолите только прислушаться, а нет – так и без того услышите небывалую музыку. Первым зазвучит вот этот колокол, – Баннадонна указал на колокол с фигурами девушек, увитых гирляндами, – он пробьет один раз. Взгляните: Уна и Дуа [7] держатся за руки, но первый же удар молота разомкнет это любовное пожатье. Итак, завтра, ровно в час пополудни, после того, как молот ударит сюда, именно сюда, – Баннадонна приблизился к колоколу и коснулся переплетенных девических пальцев, – жалкий механик будет безмерно счастлив снова дать вам всепокорнейшую аудиенцию здесь у себя, среди всего этого хлама. А покуда прощайте, светлейшие превосходительства, и внемлите бою часов вашего подданного.
7
Уна, Дуа– от uno, due (um.)– один, два – обозначения цифр на циферблате. Здесь возможна реминисценция из поэмы Спенсера «Королева фей», где Уна воплощает добро и истину, Дуэсса – ложь и предательство.
Сохраняя внешнее спокойствие, сквозь которое готова была вырваться, подобно огню из горнила, жгучая пламенность, Баннадонна с подчеркнутой учтивостью шагнул к лестничному спуску, дабы сопроводить высоких гостей к выходу. Однако младший член городского совета – человек по натуре добросердечный, – встревоженный вызывающе насмешливым презрением, сквозившим под смиренной почтительностью найденыша, и не столько задетый явным пренебрежением, сколько движимый христианским сочувствием и состраданием к смутно провидимой им участи, каковая неотвратимо постигает дерзких анахоретов, и находясь, очевидно, под сильным впечатлением от окружавшей его диковинной обстановки, этот облеченный властью человеколюбец с печалью отвел глаза от собеседника – и тут проницательный взгляд его упал на застывшее лицо Уны, выражение которого заставило его вздрогнуть.
– Отчего вышло так, Баннадонна, – кротко обратился он к мастеру, – что Уна ничуть не похожа на своих сестер?
– Христос свидетель, – немедля вмешался в разговор градоправитель, благодаря замечанию спутника только сейчас обративший внимание на эту фигуру, – что лицо Уны не отличить от лица Деворы-пророчицы, [8] которую изобразил дель Фонка, флорентиец.
– Ясно, что вы, Баннадонна, – мягко продолжал младший член городского совета, – равно стремились придать всем двенадцати отрешенно-беспечный вид. Однако вглядитесь: в улыбке Уны есть нечто роковое. Ее улыбка совсем иная…
8
Девора-пророчица– предсказала, согласно Библии, гибель ханаанского военачальника Сисары, который после битвы спасался бегством и был убит Иаилью (Суд., 4, 14–21).
При этих словах градоправитель, уже ступивший одной ногой на лестницу, испытующе перевел глаза на ваятеля, словно желая проследить по его лицу, какое объяснение подыщет тот для оправдания подобного несоответствия.
Баннадонна заговорил:
– Эчеленца, сейчас, когда я вслед за вашим острым взором пристальнее всматриваюсь в лицо Уны, я и в самом деле замечаю, что оно несколько отличается от прочих. Однако обойдите вокруг колокола – и вы не найдете двух лиц, совершенно одинаковых. Причина в том, что искусству предписан закон… Впрочем, становится все прохладнее: эти решетки – плохая защита от сквозняков. Позвольте же мне, сиятельнейшие государи мои, хотя бы немного проводить вас. Тех, в чьем благополучии кровно заинтересовано общество, следует опекать особенно ревностно.
– Говоря о выражении лица Уны, вы упомянули, Баннадонна, о том, что в искусстве есть некий закон, – заметил градоправитель, когда все трое спускались вниз по каменным ступеням. – Прошу вас, откройте, в чем он заключается…
– Простите, эчеленца, как-нибудь в другой раз: здесь, в башне, ужасная сырость.
– Нет-нет, я должен передохнуть и узнать обо всем немедленно. Вот тут, на площадке, есть место, где расположиться; оконный проем защищен от ветра, да и света достаточно. Рассказывайте про свой закон, и во всех подробностях.