Башня страха
Шрифт:
— Немало, учитывая, что в вашем распоряжении были лишь мальчишки и престарелые ветераны. Итак, начинайте с самого начала. Ничего, если что-то и повторите. Они наверняка перепутали все на свете.
Насиф рассказал, что знал.
— Чувствуется рука Фа'тада. Выбрал момент — лучше не придумаешь — и ударил стремительно, как молния. Судло-то как почувствовал сладость власти, вконец сдурел и начал городить глупость на глупости.
— Что же нам делать?
— А вот на этот счет существуют разные точки зрения. Одна — наша. А другая — тех
Бруда размышлял минут пятнадцать.
— Беда в том, что мы не в курсе происходящего, — наконец заговорил он. — Возьмите белый флаг и ступайте к ал-Акле, выведайте, что у него на уме.
У Насифа упало сердце.
— Слушаюсь, сэр.
Полковник Бруда говорил по-геродиански, Рейха не понимала ни слова, пока Насиф не перевел ей.
Лабиринт казался одним из кругов ада, в котором томятся отвергнувшие безымянного геродианского Бога. Ужас и безумие правили в подземелье. Безумцы со дна преисподней не оставляли безнадежных попыток выбраться на поверхность, нападая на всех попадающихся на пути. Геродианские солдаты, в свою очередь, в штыки встречали каждого встречного.
Вода все прибывала.
Несмотря ни на что, генералу Кадо удавалось поддерживать в ближайшем своем окружении относительный порядок. Он предполагал, что уже по крайней мере две тысячи его солдат были убиты, ранены или просто утонули в лабиринте.
Генерал готов был принести самую страшную клятву отомстить Фа'таду, как только вырвется на свободу. Удерживало его лишь сознание, что опрометчивость может оказаться самоубийственной. Ал-Акла воспользуется любым его необдуманным, совершенным под влиянием страстей поступком. И потом, кто знает, в каком состоянии застанет он город?
Не вышли ли из подполья Живые?
А может, Накар раздавил всех своей железной пятой? Через несколько часов, надеялся Кадо, он все узнает. Его люди вроде бы нашли выход — через один из водостоков третьего уровня. Но предстояло еще много работы. В качестве инструментов, чтобы расширить ход, солдатам приходилось использовать оружие и собственные тела, работать в полной темноте, под непрерывно льющейся сверху водой.
— Нашли градоначальника Сулло, сэр, — доложил один из офицеров.
— И?
— Он мертв, убит собственными телохранителями.
Кадо сердито заворчал. Еще одно политическое осложнение.
— Глупость — одно из тех преступлений, за которые нет прощения.
Не будет ли, однако, и сам он признан виновным и приговорен к высшей мере наказания?
Аарон настолько привык к дождю, что не пытался укрыться от него, только наклонял голову, чтобы капли не попадали в глаза.
— Мы здесь все перемрем от холода, — проворчал Йосех. Аарон согласно кивнул.
— По крайней мере на новом месте она чувствует себя получше.
За два часа проб колдунья не потеряла больше ни одного заключенного, и только дважды ее подопытные кролики подвергались явной опасности.
Аарона даже подташнивало от волнения. Ведьма шептала какое-то длинное заклинание.
Вот Мо'атабар отозвал в сторону Фарука, чтобы дать ему какое-то поручение. Вот он похлопал Фарука по спине, и тот, обогнув крепость, затрусил прочь. Аарон сделал руку козырьком и еще раз оглядел зловещее здание. Он точно ощущал, что оно знает об их присутствии, ощущал и нечто иное — медленно пробуждающийся ото сна смертный ужас, угрозу. Аарон узнавал это чувство. С ним Кушмаррах жил всегда — кроме последних шести лет.
Он взглянул на Йосеха. Паренек ощущал то же самое. Как и все остальные.
На сердце Аарона лежала свинцовая тяжесть. Но он отказывался верить, что с Арифом что-то случилось. С его сыном все в порядке. Иначе и быть не может.
Из-за угла торопливыми шагами вышел брат Йосеха, Меджах.
— Слушай, Мо'табар, сюда идет странный тип. Вроде бы офицер ферренга, а в руках белый флаг.
Минутой позже появились Насиф с Рейхой. Насиф был разряжен по-геродиански. Он мельком глянул на Аарона и усмехнулся уголками губ, точно дивясь, что застал старого товарища в такой компании.
— Кто тут за главного? — спросил он.
Аарон указал на Мо'атабара.
Насиф подошел к дартарину. Тот с недоумением уставился на него: не часто встретишь геродиаиского офицера, как две капли воды похожего на кушмарраханина и с копной волос на голове.
Рейха остановилась в двух шагах от Аарона, опустив глаза на мокрую мостовую. Изредка она украдкой взглядывала на него, но тут же отворачивалась снова.
— Скоро мы проникнем в крепость, — сочувственно обратился к ней Аарон. — Мы нашли путь. Ждем только подкрепления.
— О… — Еле слышный шепот. Рейха покосилась на цитадель.
— Как ты?
— Прекрасно, — срывающимся голосом, тихим, как Мышиный писк.
— Ничего, Рейха. Тебе нечего стыдиться. Никто тебя не винит.
Она молча покачала головой, не отрывая глаз от земли.
— Я хочу остаться здесь, Аарон, — выговорила она чуть погодя. — Хочу забрать Зуки, когда мы попадем туда.
Аарон хотел возразить, что это невозможно, что женщине не место среди мужчин, штурмующих крепость, но вместо того сказал лишь:
— Здесь опасно.
Он понимал ее отчаяние, ее боль за сына, лучше, чем понимал тех немногих мужчин, которых называл своими друзьями.
— Знаю. Все равно я хочу остаться. Если… если с ним что-то не так… если что-то случится… Тогда опасность уже не имеет значения.
— Не нравится мне, как ты говоришь. Рейха.
— Я живу только ради Зуки, Аарон. Аарон не знал, что ответить, и потому промолчал. Мо'атабар тем временем что-то говорил Насифу о выводе геродианских войск из Кушмарраха.