Шрифт:
Самая жара – перед грозой.
Взмокшие, распаренные, осоловелые люди еще матерятся – кто про себя, кто вслух в адрес невиданного пекла; женщины переживают за косметику, мужчины неловко вертятся, пытаясь отлепить от взопревшей кожи пропитанные п'oтом трусы и рубашки; асфальт плавится, всеобщая мечта о дожде взмывает к небесам, конденсируясь и разбухая, пока не материализуется в виде фиолетовой, почти черной тучи. Хлынет – и промокшие люди забудут, о чем просили непонятно кого пять минут назад, спрячутся под козырьки и зонтики, в машины и магазины и по извечной привычке людской будут проклинать именно то, что совсем недавно вымаливали. Поздно – брюки заляпаны, туфли отсырели, косметика потекла…
Свежеизбранный президент и его команда пока играли с прессой в «Спокойной ночи, малыши!»; на заученный вопрос: «А не собирается ли новая администрация?..» – звучал стереотипный ответ: «Будет продолжен курс реформ, но…» После «но» следовали туманные фразы, которые могли означать что угодно или вообще ничего не означать. Истеричные
Красилина Д. А.
Неблагодарное занятие – вспоминать. Приятные события вымываются из памяти, уходя в область смутной «фата-морганы», неприятные, напротив – становятся циклопическими. «Павел Игоревич? – стук в дверь. – Вам в десять надлежит быть там-то и там-то, а уже, извиняемся, девять, так что примите к сведению…» – «Не отдам!» – рявкнула я. «Прощай, душа моя, не буянь», – он обнял меня, неуклюже, как пьяница полуночный фонарь, сдул с глаза мужскую слезу и двинул из ведомственной гостиницы на углу улиц Омской и Семнадцатого года. А я осталась одна со своей меланхолией. К зеркалу – страшно, домой – не загонишь, на улицу – хуже пытки. Лишь с охраной и по-быстрому. Один из людей Аркадия Ивановича – моего нового куратора, весьма представительного седого мужчины – предложил взять шефство над Антошкой, который рано или поздно вернется из Асино – я согласилась (это так любезно с их стороны). Другие провели политликбез и доставили к рабочему столу, объяснив специфику. Я приняла судьбу безропотно. Конторка, где отныне предстояло работать, обладала стандартным фасадом – типовой бетонный кубик, неотличимый от семейства бывших проектных институтов, расположенных рядом. Над крыльцом висела табличка с избитым названием «Новое время», в вестибюле зевали двое тихонь в штатском. По официальной версии, конторка имела касательство не то к социологическим исследованиям, не то к изучению общественного мнения (если это, конечно, не одно и то же), не то к обработке каких-то статистических данных. На рубеже веков такие конторки плодились, как мышата. А поскольку заниматься им было, в сущности, нечем (как известно, рейтинг политика прямо пропорционален размеру внесенной политиком суммы), то и приютить под своей крышей они могли любую организацию, которая создаст им видимость кипучей работы, а заодно прикроет свою. Например, деятельность редакции газеты «Бизнесмен Сибири», которая действительно в природе существовала и раз в неделю выходила в свет, радуя сибиряков котировкой шпал и горбыля на местной фондовой бирже, а также сводками пресс-центра областной администрации. Но состояла при этом как бы из двух половинок, причем вторая к обнародованию информации никоим боком не относилась. А скорее занималась ее поиском и анализом – с последующим засекречиванием. Работали одни мужики. «Наконец-то в нашем доме завелись красивые дамы», – отстраненно усмехнулся сосед из смежной комнаты – бледный парень с неподвижным лицом. «Красота моя в аптеке стоит рубль баночка», – пробормотала я и принялась уничтожать пыль, которая лохматилась практически по всем углам. На сем неформальное общение с коллегами и закончилось. В фирме «Новое время» не принято было заводить знакомства. Тем более их углублять. Диалоги допускались лишь по существу. Люди работали как проклятые. Их подгоняло даже не чувство неполноценности перед начальством (хотя и было), а скорее чувство какого-то не вполне мною уловимого долга, позволяющее им сидеть за монитором сутками. Чуть меньше месяца я тоже занималась «мышиной возней», сортируя и тусуя из колоды в колоду всевозможные партийки и общественные организации, выросшие на обильных хлебах российской демократии. А потом, в один прекрасный день, после того как, вняв уговорам, решила вернуться в родное обиталище и уже провела в нем несколько ночей (лежа! На мягкой кровати! И никаких демонов!), по душу мою явился Аркадий Иванович.
– Дорогая Дина Александровна, – произнес он мягко (но мороз по коже продрал), выкладывая на системный блок конверт с моей первой зарплатой, – скажите, вы не устали от сидячей работы?
– Нет, – испугалась я.
– Пересчитайте, пожалуйста, деньги.
Я выполнила его просьбу. Послюнявила палец и неловко прошелестела наличностью. Не поверив итоговой сумме, прошелестела обратно.
– Богатство – скорый путь во зло… – промямлила я.
Работодатель промолчал. Надо признаться, он мои выходки иногда терпел.
– Куда ехать, Аркадий Иванович? – Я облизнула губы. Это было что – рядовое материальное вознаграждение или попытка дешевого (хотя и не совсем) подкупа?
– Уважаемая коллега, – начал куратор менторским тоном, – мы склоняемся пред вашими доблестями, кои лично лицезрели. Пред вашим мужеством, сообразительностью, умением переносить трудности и терпением, с которым вы добиваетесь намеченной цели…
– Последнее не про меня, – скромно потупилась я. – Живет в миру такой парень, если помните… Туманов его фамилия. В моей смелости просьба винить его.
– А также пред вашими писательскими (щелкоперскими. – Д.А.) способностями и наблюдательностью. Вы действительно наблюдательный человек, Дина Александровна. Отчет о ваших мытарствах на базе под Карадымом – штука по достоверности и умению подмечать детали просто неподражаемая. Из вас бы вышла идеальная шпионка – обладательница Гонкуровской премии…
– Как дела с базой? – пресекла я его комплиментарный заезд. Приятно, конечно, когда тебя ценят, но пора и о деле.
– О том и речь, Дина Александровна, – Аркадий Иванович обрел серьезную мину и серьезный тон. – Ведутся исследования препарата, применяемого в качестве вещества, подавляющего человеческую волю. Довольно сложный процесс. Охрана зомбирована – поведение неадекватное. У них одно на уме: служить и защищать. Вольный персонал зомбирован частично – он уверенно делает вид, будто не понимает, о чем речь. А подневольные химики работали только с компонентами, изготовляя промежуточные реактивы, и никогда не посвящались в итоговую формулу. Из их разобщенных показаний и должна нарисоваться картинка. Хотя бы примерная. Препарат засекречен. Судя по эффекту, это что-то новенькое в области воздействия химии на психику. Я имею в виду фактор подчинения воли. Посудите сами: разные методики приема – и разный эффект. От чудовищного сумасшествия до настройки на конкретную задачу.
– И не только на психику, – пробормотала я. Веселые картинки из блока номер десять – с макроцефалами, карликами, гноящимися конечностями – по сей день не давали мне покоя.
– Конечно, – поддержал Аркадий Иванович. – Но воздействие на психику, пожалуй, пострашнее. Не сиюминутное, не спонтанное, а с дальним прицелом, направленное строго на определенную задачу. Понимаете мою мысль?
– Боюсь, не до конца, Аркадий Иванович, – изображая из себя святую дурочку, я покорябала затылок.
«Гуру» усмехнулся.
– Что такое одна уничтоженная база психологической обработки в масштабах огромной страны? Она не последняя, уверяю вас. Их было как минимум три. На Алтае, под Благовещенском и на бывшей ракетной базе в Амдерме, Югорский полуостров. Увы, последние две нам не по зубам – они пропали. Мы нанесли удар, но не создали предпосылок для уничтожения заразы целиком. Шоу продолжается, Дина Александровна. Возможно, отныне оно примет более изощренные и менее усваиваемые формы, как знать. А стало быть, надлежит быть начеку.
После этих вкрадчивых слов я всерьез озадачилась. Что он имел в виду? Представление о положении дел в стране я имела лишь самое общее (а простой женщине, если она не с приветом, куда больше?). Подобное положение существовало и два, и три года назад. Грызня в верхах, полная амальгама политических настроений. Стычки на юге, забастовки на севере. Не за горами выборы, в связи с чем уже зреет истеричный психоз и начинается взаимное поливание грязью. Надоело смертельно. А из эксклюзивной, «не для всех», информации я знала следующее: при побеге с шизофренической базы меня и Туманова перехватила неформальная организация, самопровозглашенная «Бастионом». Та самая, которую я отныне имею честь представлять. Не слишком влиятельная, но достаточно разветвленная, чтобы везде сунуть свой нос. Костяк организации составляли военные. Элита армейской разведки, командный состав ВВ, спецназа, военные аналитики, деятели от ГРУ, военно-морских структур, погранформирований. Контора в принципе не зловещая. И против тайных сил, разводящих по стране шизофренические базы, настроенная решительно. «Здесь нет дубов, – вкрадчиво говаривал Аркадий Иванович. – Нет хороших и нет плохих. Мы не ангелы с крылышками, но и не изуверы. Мы – за нормальное развитие общества. Только в нормальном обществе, где нет диктатуры и нет разнузданной, разрушительной демократии, где есть перманентная (хотя и не обременительная) внешняя угроза, но нет жестокой, изматывающей войны, способна существовать здоровая армия. Только закон. Только порядок. (Но не немецкий. При немецких порядках Россия задохнется.) Только та система, при которой возможно существование сытых, грамотных, морально устойчивых и технически оснащенных вооруженных сил, а следовательно, уготовано достойное существование творцам вышеназванной идеи, то бишь тем же командирам СОБРа, спецназа, деятелям от ГРУ…» (Последнюю мысль Аркадий Иванович не озвучивал, я ее сама додумала.)
– Куда вы меня посылаете? – зажмурившись, спросила я.
– Потусоваться, – лаконично ответствовал ментор. – Вы же эффектная женщина. Весь спектр политклубов – к вашим ногам. Возможны командировки в Москву, Петербург. Но учтите, мне нужен не журналистский отчет, а впечатления. Запомните, – Аркадий Иванович воздел в небо указующий перст, – именно ваши впе-ча-тле-ни-я. И никакой недосказанности. Недосказанность чревата, Дина Александровна. И для вас, и для страны… Кстати, почему вы хихикаете?