«Батарея, огонь!»

Крысов Василий Семенович

— Вы, такой молодой, и уже майор, — польстил немец Авдиевичу.

— В Красной Армии звания присваивают не по возрасту, а за успешное выполнение служебных обязанностей и за боевые подвиги, — не без гордости ответил майор и приказал сдать пленных на сборный пункт.

— Разобравшись в селе Жидовцы, — продолжал свой рассказ Шишков, — двинулись в направлении Попельни. Вперед ушел авангард из шести танков и мотострелкового батальона во главе с комбригом. Они-то 8 ноября и ворвались первыми в город. Завязали бой. Наш полк шел в голове главных сил бригады. На подходе к переезду на 96-м километре железной дороги Киев — Попельня комполка, зная, что в город уже вошли наши войска, на своем «виллисе», обогнав самоходки, помчался в сторону железной дороги. И тут, в нескольких десятках метров от будки стрелочника,

машину комполка обстреляли из пулеметов и автоматов. Филатов, шофер Самыко, успел сдать назад на несколько метров, но, смертельно раненный второй пулей, упал на командира полка. Был убит и адъютант комполка младший лейтенант Владимир Иванов. Тяжелораненые Самыко, замполит Гриценко и старший врач полка Муратова выбрались из машины и, отстреливаясь из пистолетов, залегли в кювете. Немцы, вероятно, хотели взять их живыми и уже начали окружать, — рассказывал Шишков, — но я, услышав внезапно возникшую перестрелку, приказал Гречину мчаться к переезду на максимальных скоростях. За моим танком, тоже предчувствуя что-то неладное, к переезду мчались самоходки Поливоды. Мы с ходу развернулись в боевой порядок и, обходя раненых, атаковали немцев, подавив гусеницами десятка два пулеметов и много солдат; пытавшихся убежать почти до единого уничтожили из пулеметов, а было их не менее роты.

После этого вернулись к месту расправы. Картина была ужасающая. Майор лежал скорчившись, с сильно разбитой головой, без сознания. Гриценко — тоже без сознания, весь окровавленный, ему почти оторвало руку. У Розы Муратовой юбка пробита не менее как десятком пуль, она лежала лицом вниз в луже крови. «Виллис» на дороге весь был изрешечен пулями, на переднем сиденье лежал убитый Филатов, сзади — Володя Иванов. Вскоре подошла санитарная машина, Валя Воробьева с Петровым взялись перевязывать Самыко, но видно было... Троих на санитарной машине и самоходке Самойлова увезли в Фастов. Филатова и Володю Иванова мы похоронили там же, на 96-м километре, у кирпичного здания, — закончил свой горький рассказ Володя Шишков.

Позднее полк узнал, что гвардии майор Евдоким Мефодьевич Самыко на второй день в пять часов утра скончался в госпитале Фастова. Похоронили его на городском кладбище со всеми воинскими почестями.

В ночном дозоре

Наш арьергардный отряд продвигался по маршруту движения бригады. Почти во всех населенных пунктах мы видели следы боев, а в Романовке и сами столкнулись с немцами, только что вошедшими в село с другой стороны. Неприятель был застигнут врасплох и не смог оказать организованного сопротивления. За четверть часа было уничтожено несколько десятков вражеских солдат, раздавлено гусеницами пять автомашин и три орудия, остальным удалось скрыться в прилегающем лесу.

На улице было уже темно, моросил холодный дождь, и в селе Жидовцы решили сделать продолжительную остановку. Три самоходки поставили на боевые позиции, мотострелковые подразделения заняли рубежи возле школы, церкви и по скатам долины Унавы. Две самоходки, мою и Фомичева, отрядили в разведку. Задачу нам ставил комбат Погорельченко, расположился он в хате Ивана Мельника напротив школы. Приветливая хозяйка, звали ее Мария Федотовна, предложила поужинать, но комбат, поблагодарив, отказался:

— Спасибо вам, но ужинать, это позднее, — и расстелил на столе карту.

Обеим самоходкам с приданным каждой отделением автоматчиков предстояло действовать в качестве разведывательных дозоров, Фомичеву — в западном направлении, на Лозовик и Киловку, мне — в северном, на Корнин.

Сначала наша самоходка шла по большаку между полями. Ветер сменился на северный, надвинулись грозовые тучи. Густо падающие крупные хлопья мокрого снега вперемежку с холодным дождем сильно ограничивали видимость. Автоматчики ежились от промозглой погоды, плотнее прижимаясь друг к другу, но автоматы держали в готовности. Пройдя около трети пути, мы услышали в отдалении, будто из-под земли, глухие раскаты пулеметно-автоматных очередей и короткие разрывы гранат. Зная, что наших войск там не должно быть, мы терялись в догадках: кто и с кем ведет бой? Ускорив движение, вскоре достигли насыпи железной дороги. Остановились на рельсах, заглушили мотор и стали цепко просматривать участок за полотном. За насыпью царила мертвая тишина, ветром доносило потрескивание огня, даже на расстоянии было трудно дышать от смрада горелого мяса, едкого дыма.

Приблизившись, увидели картину недавно прошедшего боя. Горели перевернутые автомашины и повозки,

отсветы огня освещали обугленные трупы немцев, еще тлела одежда, валялись изуродованные мертвые лошади, а чуть поодаль возле воронок от разорвавшихся снарядов лежали в неестественных позах тела погибших партизан, их можно было отличить по одежде и наискось нашитым на шапки красным лентам.

Обошли полем место схватки, и наш путь пересекла река Ирпень. Был и мост. Но мы предпочли переправиться вброд, мост мог быть и заминирован. Когда подошли к Корнину, была уже глухая ночь. Тишина стояла такая, что поселок казался необитаемым, при неопределенности обстановки это всегда особенно настораживало. Мы с сержантом, командиром автоматчиков, крадучись — не напороться бы на часовых! — подошли к крайней хате, за нами следовали два молоденьких автоматчика, в сравнении с богатырской фигурой сержанта они казались мальчиками. Прислушались. Никаких признаков жизни. Тихонько постучали в окно. Опять ни звука. Но один из автоматчиков услышал шепот в погребе. Встав сбоку от замаскированной двери, я тихонько сказал:

— Всем выйти из погреба.

Первым вышел старик. Следом вылезла наверх бабка. Обрадованные встречей со своими, они рассказали, что под конец дня возле моста партизаны напали на немецкую колонну, оттуда около часа был слышен сильный бой, потом немцы били из пушек и совсем недавно разгуливали по селу, потому старики и упрятались.

— Есть сейчас немцы в селе? — спросил тихо у деда.

— Трудно сказать, может, и есть.

Нужно было выяснить, здесь ли еще немцы. Дед согласился провести сержанта с двумя автоматчиками садами и огородами, и все четверо исчезли в ночной темноте. Я вернулся к самоходке. Ждали мы возвращения группы целых сорок минут, каждую секунду готовые броситься на выручку. Но все обошлось, немцы покинули село.

Поблагодарив деда за помощь, мы тем же маршрутом вернулись в Жидовцы.

Разведдозору Фомичева повезло больше. В лощине возле Лозовика самоходка почти лоб в лоб столкнулась с немецкой колонной из трех грузовиков и одной легковой машины. Немцы первыми заметили грозящую опасность, бросили машины и убежали в село. Фомичев, приблизившись к брошенной колонне, приказал заряжающему Ване Черевскому прострелить автоматом шины всех машин, и самоходка на большой скорости пошла к селу. А в Лозовике уже царила паника, там находились какие-то тыловые подразделения. Наши подскочили к небольшому мосту через Унаву как раз, когда немцы рванулись из села. В паническом бегстве с моста сорвался в реку штабной автобус, русло оказалось заиленным, и шофер, не справившись, бросил машину. Фомичевцы изъяли из салона автобуса карты, документы, ордена, радиостанцию, пишущую машинку, меховую доху и большой запас деликатесных продуктов. Выяснив у жителей сведения о немцах в близлежащих селах, разведчики вернулись в Жидовцы минут через пятнадцать после нас.

Ночной переход

Не успели поесть — то ли поужинать, то ли позавтракать, как к школе подошли три грузовика. Мотострелковый батальон по приказу командира 70-й мехбригады Сиянина, погрузившись на машины, отбыл в Фастов.

Погорельченко не удалось связаться со штабом полка, и батарея за час до рассвета двинулась на Попельню. Шли мы по грунтовой дороге, через густой хвойный лес. Нависавшие над башнями увесистые лапы елей и сосен сплошным плотным шатром закрывали небо, лишь изредка позволяя увидеть облака и проблески звезд. В кромешной темноте двигались медленно, включив задние красные фонари, чтобы избежать наездов. Соблюдали осторожность — без десанта, ночью да еще в лесу была реальна опасность столкнуться с истребителями танков, они и в дневное-то время, не только ночью, на такой лесистой местности представляли для нас большую угрозу. Периодически делали остановки и прислушивались. Иногда доносились приглушенные шумом леса пулеметные очереди и разрывы снарядов.

Моя самоходка, на которой имелся трофейный пулемет, шла в голове колонны, за нами — комбатовская. Примерно на половине маршрута мне показалось, что впереди кто-то движется. Не стал терять время на доклад комбату:

— Виктор, включи полные фары, — скомандовал Счетникову.

Это оказалась колонна двуколок, но из-за большого расстояния трудно было определить, чья она.

— Виктор, догнать повозки! Вася, пулемет к бою! — приказал экипажу, и самоходка с полным светом помчалась на сближение, ослепляя обозников.