Батумская кофейня
Шрифт:
— Прости, Костя, что я заставил тебя говорить об этом.
— Мы мужчины… И потом, тебе нужно об этом знать.
— Почему? — спросил я.
— Может, тебе это пригодится, когда ты будешь работать над рассказом
— Ребята, у меня ничего не получается, поймите вы! — повторил я.
— Не валяй дурака! — сказал Костя, повышая голос. — Иди за вином, Васо, мы устроим ему проводы.
— Разве он собирается уезжать? — удивился Васо.
— Он размяк в нашем климате, а у них в Ленинграде дожди, ветры.
— Костя, пусть он еще погостит недельку.
Костя покачал головой.
— Домой ему надо, Васо. Завтра иду на своем катере в Сухум, прихвачу и его. В Сухуме я сам усажу его в самолет, и послезавтра он будет у себя дома. Ему нужен холод, он здесь размяк.
Мы сели в такси и поехали к дяде Мише. Узнав, что я уезжаю, он нахмурился.
— Я привык к тебе, как к сыну. Куда же ты поедешь, разве тебе здесь плохо?
— Мы все к тебе привыкли, мцерали, — сказал Васо. — Нам будет тебя не хватать.
— Он должен ехать, — решительно возразил Костя.
— Я должен ехать, — повторил за ним я.
Мы в последний раз пили “Изабеллу”. Как всегда,
— Может быть, займешься своей язвой? — спросил я.
— Хо! Моя язва! — Васо засмеялся. — У меня, мцерали, такой желудок, что я могу камни переваривать. Моя язва — это военная хитрость, все равно всего вина не выпьешь, надо и себя иногда поберечь. Ну, гагимарджос!
Нелепая фигура Васо еще долго виднелась на причале.
— А ты знаешь, что такое гагимарджос? — вдруг спросил Костя.
— Приветствие, — сказал я.
— Не совсем то, что ты думаешь, — сказал Костя. — На русский язык его надо переводить так: победы тебе! Он пожелал тебе победы.
— Да уж как-нибудь, — сказал я.
— Ну и слава богу, — сказал он.
В Ленинграде дни стояли такие ясные, воздух был так прозрачен, таким ослепительно-голубым было небо, и такой золотой листопад парил в парках, что мне тут же захотелось работать, и я за неделю написал два рассказа и начал повесть, которую вынашивал с весны.
1974