Байки офицерского кафе
Шрифт:
Правда, дебют моего первого плаката был неудачным. В разгар ремонта в «общагу» прибыл комбриг, подполковник Фисюк. Увидев на двери нашей комнаты плакат, где на фоне силуэта в шляпе была изображена рука с револьвером и надпись поясняла, что «собакам и падшим женщинам вход воспрещен», он пришел в ярость, почему-то приняв запрещение на свой счет. Разрывая плакат на куски, Фисюк громогласно интересовался, кто он, собака или падшая женщина. Опустив глаза долу, я сказал, что он может выбрать любой из вариантов, наиболее близких ему по духу. Не уверять же мне его, что это к нему вообще не относилось. Кстати, это не относилось вообще ни к кому. Мы также не были против и визитов падших женщин, но, к сожалению, в Лагодехи они были в дефиците или на нелегальном положении.
Ремонт был закончен. Но Фисюк явился к нам вторично лишь через полтора года.
Зайдя к нам в комнату, комбриг тут же завел песню о том, что у нас с Саней извращенная психика, коль мы оклеили свою комнату порнографией.
Не знаю, чем бы закончилось это посещение, может быть, он начал бы срывать изображение девиц со стен. Однако девки уж больно были хороши. Поэтому Пак вступился за нас.
Немного картавя, он сказал:
— Нет, товарищ полковник, это не подногдафия. Это дегдлама (реклама).
Поддержал его и Вихрь:
— Да! А это и вовсе актрисы, — сказал, он ткнув пальцем в обложку британского журнала «Дейли Миррор». — Это как ее… — Вихрь нагнулся, чтобы прочитать, и, завершив чтение, довольно заявил: — Это актриса Дейли Миррор!
Фисюк с уважением посмотрел на своего просвещенного зама.
Обалдев от такого поворота, я не преминул их подъелдыкнуть:
— Ага, — сказал я, — а рядом ее подруга Пари Матч.
И ткнул пальцем в обложку одноименного парижского издания. Все одобрительно закивали и спустя пару минут вышли. Фисюк пред уходом давал какие-то указания, но я его не слышал. Главной задачей было не рассмеяться ему в лицо.
Зато когда они ушли, мы Косинцевым хохотали до упаду минут двадцать. Смех возобновлялся, стоило только взглянуть на подружек Дейли и Пари.
Миндубай
Руслан Муталибов, по кличке «Миндубай», был действительно феноменально сильным человеком. Хотя внешне такого впечатления не производил. Впервые увидев его, я удивился про себя, как такой толстяк может служить в спецназе. Однако на занятиях по командирской подготовке, когда мы отправились в гимнастический городок, я смог с удивлением, но по достоинству оценить его силу и ловкость. Прыгал он с места просто уникально. Никто из нас, а мы были молодыми и спортивными ребятами, не мог прыгнуть дальше него даже с разбега. Позже он показывал вообще бесподобный прыжок. В Лагодехи в районе дома, где он жил проезжая часть выше тротуара примерно сантиметров на семьдесят. Тротуар от дороги отделял арык шириной чуть больше метра. Сам тротуар был шириной метра два. Так вот Руслан запрыгивал на дорогу с места, находясь даже не на тротуаре, а за ним и ниже еще сантиметров на сорок-пятьдесят. То есть он прыгал в длину метра на три с лишним и одновременно в высоту метра на полтора. Такого я ни до, ни после никогда не видел.
Силен он был от рождения. Сын дагестанца и татарки, он родился в Казани, поступил в танковое училище, и вот тут-то все и началось. В военных училищах постоянно проводятся какие-то соревнования. Особенно в почете бокс и борьба. Вот первокурсника Муталибова и выставили бороться на первенство училища от роты. Никогда до этого не занимавшись борьбой, он легко занял первое место в училище. Причем надо сказать, что на ковер выходили люди, имевшие до этого и опыт соревнований, и спортивные разряды. Последним на лопатки Руслан положил бессменного чемпиона училища прапорщика, кандидата в маете-ра спорта. Все были потрясены. Руслана тут же забрали в сборную. В тот же год он стал чемпионом Приволжского Военного округа, припечатав к ковру многих именитых военных спортсменов. Уже не помню, как он выступил на первенстве Вооруженных Сил, да и дело не в его спортивных успехах. Я уже говорил, что он не производил впечатление сильного. Как потом оказалось, большой живот был ни чем иным, как мощным прессом, который не могли «пробить» ни я, ни мои товарищи ни рукой, ни ногой.
В Лагодехи же слава к нему пришла после таких вот похождений.
Был там ресторан, который назывался «Кирама-ла». Фиг его знает, что это по-русски, но готовили там прекрасно. Вдобавок сменный администратор ресторана был другом Руслана. Поэтому посещали мы его не редко. Но качеству соответствовала цена, а денег у нас, как у офицеров, было немного. За счет друга Руслана постоянно гулять было неудобно. Тогда Руслан придумал такую штуку, как говорится, «на черный день». Посидев немного в ресторане, выпив и закусив, мы выбирали компанию побогаче. После этого я подходил к ним и спрашивал, не их ли это. «Жигули» стоят у входа. Грузины обычно возмущались:
— Ва! Какой «Жигулы»? Двадцать четвертый «Волга» черный цвет нэ видель?
Тогда я, не давая им опомниться, предлагал:
— Спорим, что вон тот толстяк за столом сейчас вашу «Волгу» вместе с вами поднимет!
Тот, кому это говорилось, как лучший знаток русского языка, весьма образно и эмоционально переводил остальным суть моего предложения. Обычно за переводом следовало довольно бурное возмущение, суть которого мне переводили кратко:
— Нэ может быть!
— Ставьте три бутылки армянского коньяка и «закусь» и увидите, — парировал я.
Когда спорщики соглашались, я начинал уговаривать Миндубая. Он для приличия ломался, но потом соглашался. После этого пятеро совсем не худых мужиков забирались в «Волгу». Один оставался вместе со мной и исполнял роль судьи. После того, как все было готово, Руслан подходил, поворачивался к капоту спиной, подсаживался, брал машину за бампер и резко вставал с ней.
— Ну что, колеса оторвались? — спрашивал он обалдевшего судью.
Тот согласно кивал.
Что после этого начиналось, трудно передать словами. Проигранный коньяк и закуска были лишь малой толикой того, что выставлялось перед нами.
Кто пережил хоть раз грузинское гостеприимство и застолье, тот понимает, о чем я говорю. Поэтому, сохраняя здоровье, мы не очень часто злоупотребляли грузинским простодушием. Но слава, слава летела птицей.
Не отступать перед трудностями
Пиво в Грузии, в отличие от вина, было довольно поганым. Но, как говорил И.С.Тургенев в своем бессмертном творении «Муму»: «Ко всему привыкает человек». Вот и мы постепенно привыкли к этому напитку, который работники питейных заведений безбожно разбавляли обычной водой. Причем делалось это открыто, и, что нас удивляло в первый год службы на Кавказе, никто при этом не возмущался. Все понимали, что человек таким образом зарабатывает «свою копейку». А почему бы и нет? Хуже было то, что для того, чтобы пиво пенилось, хинкалыцик (а пиво продавалось именно в хинкальнях [6] ) добавлял в него соды или обычного стирального порошка. После этого включался компрессор, и в бочку нагнеталось давление. Сам же кран для разлива имел весьма хитрую форму. Хитрую не смысле сложности, поскольку это была обычная тонкая медная трубка припаянная к крану, которая шла сначала сантиметров на двадцать-двадцать пять вверх, а затем также опускалась вниз. Хитрость заключалась в том, что пройдя по этому пути, да еще сквозь такое тонкое сечение, пиво вырывалось из трубки с бешеной силой. Ударяя в дно кружки, которую «хинкалыцик» специально опускал ниже крана сантиметров на пятьдесят, пиво заполняло кружку пеной, которая даже переливалась через край. «Требовать отстоя и долива» в Грузии было не принято. Правда, некоторые «хинкалыцики» изображали долив, плеснув в кружку еще граммов по сто пены. После отстоя в кружке оставалось, дай Бог, полкружки пива. Причем в разных пивных разбавляли по-разному и пенящиеся добавки также употребляли не везде. Славилась этим пивная на автовокзале и «У Роланда», находившаяся также недалеко. Видимо, хозяева пользовались тем, что место было бойкое, а контингент, главным образом, приезжий.
6
Хинкали — национальное грузинское блюдо, похожее на наши пельмени, только более острое.
Коренные жители и офицеры пили пиво в хинкальнях «На рынке» и «За парком». Причем последняя пивная отличалась лучшим качеством напитков и закусок. Хозяин, понимая, что пивная у него самая дальняя, пиво не разбавлял и, соответственно, не пенил искусственно. Да, он не доливал, но пиво не портил. За это его очень уважали. У «Роланда» пили крайне редко, в случае крайней необходимости.
Такая необходимость возникла однажды у Мишки Узорова, с которым мы навострились «За парк» попить пивка. Перед этим Мишка здорово «рванул кольцо», и поэтому, дойдя до Роланда, он решил, что без дозаправки до места отдыха не дойдет. Заглотив кружку, он ожил. Я был в более выгодном положении и «пойло имени рыцаря Роланда» проигнорировал.