Байки русского сыска
Шрифт:
Придя утром на службу, он получил от дежурившего той ночью чиновника дополнительные сведения о разыскиваемом Пете Крылове. Телеграмма пришла из Петербурга глубокой ночью. «Видимо, мальчик наделал в столице много шума, если там даже ночью не спали, разыскивая его», — подумал опытный сыщик, раскрывая папку с депешей, обнаружив в ней большой бланк с наклеенными на него полосками телеграфной ленты. Это была розыскная ориентировка на Петра Михайлова Крылова, по кличке Скобарь, крестьянина Псково-градской воло-сти, деревни Вавериной, 15 лет от роду. По сведениям картотеки Санкт-Петербургской сыскной полиции, Пётр Крылов, несмотря на свой юный возраст, был уже опытным вором-карманником, «щипачом», пять раз судимым за это. Первые два раза его отдавали под надзор родителей, после третьего задержания отправили на три месяца в монастырь, на воспитание. Однако покаяния от него добиться не удалось, и едва выйдя из
Мютель, вызвав опытного агента, надзирателя полиции Шубина, приказал снарядить отряд нижних чинов для проведения поиска Скобаря. Для начала этот отряд, под командой самого Мютеля, отправился в Запсковье. Там в Кошачей слободе, согласно сведениям, имевшимся в псковской полиции, у матери Пети, Варвары Крыловой, был собственный домик.
Прибыв на место, полицейские не застали дома ни самого Скобаря, ни его матери Варвары. Дома была только бабушка Пети, свекровь его матери. Хитрая старуха была опытна в воровских делах: разыгрывая из себя глуховатую и тупую старушонку, все переспрашивала: «Ась? Чего говоришь-та?» На все вопросы она твердила, что ничего не знает о местонахождении внука и снохи. Не добившись толку, полицейские решили опросить свою агентуру. В Кошачей слободе, месте весьма подозрительном, селилось много народа, промышлявшего тёмными делишками. Здесь во многих домах были «хазы» и «малины», поэтому у местной полиции в слободе имелись несколько надёжных информаторов. С одним из них тайком встретился Шубин и спросил агента, не видел ли тот Петьку Скобаря. Оказалось, что мальчик наведывался к матери накануне днём.
— С хорошего дела приехал Петька, господин начальник, — сказал Шубину информатор.
— Почему так думаешь?
— Одет больно фартово: в новом пальте, в папахе белой, в сапогах с калошами. Не в колонии же его так прибарахлили!
— Где он сейчас?
— Они с Варварой, матерью его, в тот же день из дому подались. Говорят, к бабке его, к матери Татьяны, в деревню Великое Село.
По следу матери и сына Мютель направил надзирателя Шубина с нижними чинами, а сам отправился обратно в Псков.
Вернувшись, Шубин доложил, что, приехав в Великое Село и разыскав дом матери Петьки и его, стало быть, второй бабушки, Татьяны Яковлевны Ягуповой, произвёл в нем обыск. Но сразу обнаружить ничего не удалось. В доме Ягуповой было полно ребятишек младшего возраста, которых старуха брала на воспитание, пока их родители ездили на промысел в Петербург. Чем промышляли они, остаётся только догадываться. Сама Ягупова заявила, что она не видела внука и дочери. Но Шубин, осматривая дом, нашёл белую папаху. Точно такая же, по словам информатора из Кошачьей слободы, была на Петьке, когда он с матерью уезжал в Великое Село. Улучив момент, когда Ягуповой не было в горнице, Шубин спросил у ребятишек, игравших на полу:
— А чья же это шапка такая красивая? Твоя, наверное? — спросил он у того из малышей, что был постарше.
— Не-е! — солидно возразил карапуз. — Это Петькина шапка.
— Так Петька к бабе Тане приехал?
— Вчера, кажись.
— И где же он теперь?
— С утра тут был, а сейчас, наверное, вышел погулять.
— Ну, брат, куда же это он на такой мороз без шапки гулять пойдёт?! — возразил Шубин более своим мыслям, нежели малышу. Он уже совершенно уверился в том, что Скобарь где-то здесь, в доме своей бабки.
Распорядившись начинать обыск заново, Шубин сам, вместе с нижними чинами, облазил весь дом. Скобарь отыскался в погребе. Он притаился в большой бочке, искусно присыпанный сверху ячменём. «Фартового мальчика» немедленно арестовали и обыскали, но денег при нем обнаружили только 2 рубля 75 копеек.
Доставленный в Псков Скобарь был допрошен лично Мютелем. Сначала он показал, что, сбежав в последний раз из колонии, около месяца шатался по различным притонам, промышляя карманными кражами. 11 января 1910 года вместе с Тимофеем Богдановым, по кличке Тимошка Просвиркин, уроженцем деревни Обижи Остенской волости, и кронштадтским мещанином Иваном Андреевым, по прозвищу Левак, они отправились на главный почтамт. Там, в очереди у окошка, где выдают ценные бандероли, Просвиркин присмотрел кошель у какого-то господина, и он, Скобарь вытащил бумажник, передав его Леваку. Покинув место кражи, они пошли в чайную на 5-ю Суворов-скую улицу, где сосчитали добычу. Оказалось, что в бумажнике было 935 рублей. За наводку и помощь при совершении кражи Скобарь отсчитал Просвиркину и Леваку по 75 рублей. Отмечая успех, они стали пить водку. По словам Скобаря, он сильно захмелел, и когда они с Просвиркиным уже прибыли на Николаевский вокзал, чтобы ехать домой на Псковщину, то обнаружилось, что деньги у него пропали. Просвиркин предположил, что «зузы скрысятил Левак», но искать его уже не было времени, поезд вот-вот должен был отойти. В Псков он приехал в 12 часов дня и сразу отправился в Кошачью слободу, к матери, которой отдал девять рублей из тех двенадцати, что были у него в кармане, а три оставил себе.
Выслушав его, Мютель спросил молодого вора:
— Что же ты врёшь мне? Вещи-то у тебя совсем новенькие, почти неношеные. Ведь перед отъездом купил, так ведь, Петя?
Перед допросом Мютель ещё раз связался с Петербургской сыскной полицией. Столичные сыщики уточнили обстоятельства кражи: переполох вышел из-за того, что денежки Скобарь на почтамте «тиснул» из внутреннего кармана шинели у частного пристава одного из отделений Петербургской полиции, можно сказать у коллеги. Тот в сыскном отделении опознал по картотеке мальчишку, тёршегося возле него у стойки выдачи бандеролей, из-за чего весь сыр-бор и разгорелся. По показаниям потерпевшего одет вор был плоховато: в короткий зимний пиджак и лёгонький картузик. Поэтому и говорил Мютель столь уверенно, что купил Скобарь одежду перед самым отъездом.
— Твоя правда, начальник, — нехотя согласился Скобарь, поражённый проницательностью Мютеля, — немножко все было по-другому.
«По-другому» было так: на дело они пошли всемером — сам Скобарь, Колька Бриллиантик, Левак, брат его Серёга, Тимошка Просвиркин, Володька и ещё один, которого «Скобарь» не знал. Роли были расписаны заранее: один присмотрел денежного «пассажира», другие, «закопёрщики», устроили небольшую «давильню» у окошка, отвлекая внимание жертвы, Скобарь «щипнул лопатник у фраера», который тут же «спулил Леваку». Потом они в чайной поделили деньги: Бриллиантику перепало 120 рублей; Леваку с Просвиркиным — по 75; Володьке — 30; Серёге — 18; неизвестному он дал 24 рубля, а остальное взял себе. Из чайной они разошлись в разные стороны. Скобарь пошёл на Александровский рынок, где купил пальто, сапоги, папаху и другие вещи. Приехав домой, он отдал 500 рублей матери, которая их куда-то спрятала. Потом они вместе с нею уехали в Великое село к бабушке.
Пришлось надзирателю Шубину снова ехать в Великое Село для задержания матери Крылова, Варвары. Приехав в деревню, он, однако, её там не застал. По словам Ягуповой, дочь её заболела и уехала в Псков, в больницу. Пришлось возвращаться обратно в город. В больнице, где находилась на излечении Варвара Крылова, Шубин переговорил с лечившим её врачом, и тот сказал, что болезнь у пациентки застарелая, хроническая, лечению не поддающаяся, но для жизни не опасная, а потому не далее как через два дня он её выпишет. Пресекая возможность растраты украденных денег, задержали всех живущих в городе и окрестностях родственников Крылова. После того как Варвара Крылова вышла из больницы, арестовали и её. На первом же допросе она созналась, что получила от своего сына деньги, сколько — точно не знает, потому что не считала. Их она, по её словам, отдала своей матери, перед тем как ехать в Псков ложиться в больницу. Сказала, что в свёртке документы, и попросила спрятать до поры. Забрав с собою из тюрьмы Татьяну Ягупову, Шубин в третий раз за эти дни выехал в деревню Великое Село. Ягупова на его требование выдать деньги, оставленные дочерью, сначала пробовала «финтить», сказала, что не знает ни про какие деньги. Но Шубин пригрозил ей соучастием, и она призналась, что дочь отдала ей на сохранение «какие-то документы», которые она уложила в жестяную банку и закопала на гумне. В жестянке, найденной в указанном месте, оказались спрятаны, завёрнутые в бумагу и ветошь, 575 рублей кредитными билетами.
Нельзя сказать, чтобы Петя Скобарь был явлением уникальным. Молодёжная преступность в конце XIX — начале XX века была распространена во всем мире. По мере роста городов, механизации труда родители стали работать на производстве, а дети оказались предоставлены сами себе. Их миром стала улица, а на ней заправляли всем «люди среды», как тогда называли уголовников. Законы улицы, её язык, образ мышления, — все это впитывалось мальчиками и девочками, а убогость быта и материальная стеснённость часто толкали их на первые криминальные «подвиги».