База-500. Смертельная схватка
Шрифт:
— Нет, оберфюрер.
— Тогда приступим. 25 августа 1942 года находившееся под вашим командованием подразделение в соответствии с приказом вашего непосредственного начальника полицайфюрера «Руссланд—Митте» СС-обергруппенфюрера фон Баха было прикомандировано к зондеркоманде СС-гауптштурмфюрера Гилле. В чем заключались ваши функции, штандартенфюрер?
— Мои люди обеспечивали оцепление района, в котором зондеркоманда Гилле проводила акцию. Кроме того, по просьбе Гилле я выделил несколько человек для
— Согласно вашему рапорту, вы осуществляли проверку оцепления, когда стали свидетелем вопиющего нарушения дисциплины проведения акции, подробно описанного в вашем рапорте. Не так ли?
— Точно так.
— Почему, проверяя оцепление, вы оказались непосредственно на месте проведения акции?
— Я хотел убедиться, что мои подчиненные успешно выполняют возложенные на них обязанности.
— И все шло так, как должно идти?
— Нет, оберфюрер. Один из моих людей не справился с возложенными на него обязанностями.
— Что вы предприняли?
— Я приказал ему нести службу в оцеплении.
— Инцидент произошел именно в это время?
— Да. Я увидел…
— В вашем рапорте исчерпывающе описано то, что вы увидели, поэтому излишне останавливаться на этом подробнее. Вопрос: гауптштурмфюрер Гилле присутствовал при этом?
— Да, оберфюрер.
— Он не предпринял мер для пресечения инцидента?
Я понял, что настал решающий момент, и искоса взглянул на Штрауха. Тот избегал встречаться со мной взглядом.
— Он пресек инцидент только после моего замечания.
— Он выразил неудовольствие вашим вмешательством?
— Нет, оберфюрер.
— То есть можно сказать, что гауптштурмфюрер Гилле был занят другими вопросами по руководству акцией и просто своевременно не увидел того, на что вы и обратили его внимание?
От меня ждали утвердительного ответа. И я дал его.
— Пожалуй, что так, оберфюрер. Позже я вспомнил, что гауптштурмфюрер Гилле выглядел очень озабоченным и усталым.
— То есть вы не можете исключить, что Гилле просто не обратил внимания на инцидент, поскольку в это время был занят решением других вопросов, связанных с акцией, например с бойцом вашего подразделения, который не смог выполнить конкретный и вполне законный приказ Гилле?
Мой ответ — это плата Штрауху за нужное решение по делу Редлих. И я не стал разочаровывать Штрауха.
— Да, оберфюрер. Позже, в спокойной обстановке анализируя события, я пришел именно к такому выводу.
— Правда ли то, что вы рекомендовали Штрауху отправить Гилле на лечение в связи с его ясно видимым нервным истощением?
— Да, оберфюрер.
— Сознаете ли вы, что сегодняшними показаниями вы фактически указываете на тот факт, что в вашем рапорте относительно инцидента имела место эмоциональная и чисто субъективная оценка ситуации?
— Вынужден с вами согласиться, оберфюрер, — сокрушенно вздохнул я. — Так оно и есть.
— Как вы полагаете, не повлияла ли на столь эмоциональную и субъективную оценку ваша досада по поводу не- справившегося с заданием подчиненного?
— Полагаю, что повлияла, — изобразил я сокрушение. — Я действительно был этим чрезвычайно раздосадован.
— У меня к вам больше нет вопросов, штандартенфюрер, — сообщил Шарфе. — Подпишите протокол и можете быть свободны. Благодарю вас, господа! Хайль Гитлер!
Штраух был очень доволен тем, что я сам фактически дезавуировал свой рапорт.
— Я знал, Герлиак, что вы можете быть объективным и непредвзятым! — воскликнул Штраух, с искренней радостью пожимая мне руку. — Несмотря на сложившиеся между нами, — к моему глубокому сожалению, — несколько напряженные отношения, я всегда верил в вашу порядочность!
— Я не мог поступить иначе, Штраух, — напыщенно сообщил я в тон ему. — К этому меня обязывала честь офицера СС!
Я бы с радостью подвел бы негодяя Гилле под расстрел, но мне нужна была сочувственная позиция Штрауха в деле с Редлих. Мне нужно было, чтобы он принял на веру все то, что я ему сообщу, и не лез в подробности. Именно ради этого я выдержал унизительную сцену в кабинете Шарфе.
Я должен был провести очную ставку моей Марты с Редлих в присутствии Штрауха. Но для уверенности в правильном поведении Редлих я решил сначала устроить ей свидание с Крыжевичем.
— Марта взяла все на себя, — сообщил я Крыжевичу. Он недоуменно уставился на меня.
— Но она здесь ни при чем, — пробормотал он.
— Марта Редлих показала, что лично передала вам сверток, который вы должны были доставить в дом номер 25 по улице Ленина, квартира 11, — сухо сообщил я. — Она утверждает, что вы полагали: в свертке находится хлеб для ее больной знакомой. Вы готовы подтвердить показания Редлих в данной части?
Крыжевич полностью оправдал мои надежды. Когда до него дошло, что после подтверждения показаний Редлих его освободят, он засветился нескрываемой радостью.
— Вас отправят на работу в Германию, — сообщил я, завершая допрос. — Подпишете уведомление, что в ожидании предписания вы обязуетесь не покидать своего постоянного места жительства.
— Почему в Германию? — растерялся Крыжевич.
— А вы не боитесь тех, кто вас послал расклеивать листовки? — негромко осведомился я.
Удар попал в точку: Крыжевич побледнел, руки его затряслись.
— Успокойтесь, — улыбнулся я. — В Германии они до вас не доберутся. Потрудитесь во имя победы Германии на производстве, а после победы, когда мы очистим от большевистских пособников Вайсрутению, вернетесь обратно.