Базалетский бой
Шрифт:
«Как будто все хорошо, – размышлял Шадиман, – столпы царства поддержаны, и еще теплится надежда спасти свод его от разрушения. Золотые трубы Картли могут играть гимн ликования. Но почему, почему прокралась в сердце мое скука?..»
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Окажи честь чаше! Она в пределах твоих рук.
– Может, подождем Вардана? – соблюдая вежливость, спросил Арчил-"верный глаз".
– Пока Вардан придет, голод еще раз о себе напомнит, – решительно разломив чурек, Нуца положила ломти на цветную камку. – Мой Вардан любит последним закрывать лавку: уверен – удача благосклонна
– Правду, госпожа. Только трудно… даже богу трудно человека переделать.
– Трудно? – рассердилась Нуца. – А столько андукапаров на земле плодить легко? Мой Вардан настоящий купец, о нем стоит богу беспокоиться! Но если б послушал бог моего совета, не стал бы снисходительно размножать Зурабов!
– Почему? Вот владетель Арагви осчастливил амкаров, купцов обогащает…
– Вардан говорит: «Хитрость вместо креста за пазухой держит». Циалу помнишь?
– Помню…
– Вчера у нее была. Еще красивее стала.
– И так бог не обидел.
– Спокойнее тоже. Раз отомстила, сердце о возмездии больше не молит.
– Совсем в монастырь ушла?
– Почему совсем? Пока некуда, а ко мне еще немного рано. Все же такое сказала: «Моурави не любит монахов. Я против него не пойду. И хотя знаю – никому не нужна, в монастыре не останусь. Может, кто-нибудь прислужницей возьмет…» Только какая она прислужница, если больше на княгиню похожа? Я подарки игуменье повезла, просила беречь Циалу. Скоро как дочь к себе возьму. Еще и замуж выдам.
– Не пойдет замуж. Горе сердце ее доверху переполнило.
– Э-э, Арчил, сердце тоже расчет имеет: день идет, второй идет – потихоньку вытесняет горе, ровно ее сердце стучит. А если дети будут, муж доброту покажет – радость непременно заменит горе, вместе не уживаются… О тебе спрашивала…
– Когда еще увидишь, скажи: и я спрашивал. Пусть хоть десять лет печаль из сердца гонит, все разно ждать буду.
– Горе мне! Совсем забыла, чанахи сгорит!
Арчил посмотрел вслед убежавшей Нуце.
«Хорошо, бог не забывает таких создавать. Если Циала обо мне спрашивает, значит, помнит мои слова. Нуца все заметила. Только теперь не время…»
И Арчил задумался о происходящем в Тбилиси. Сегодня он в третий раз ходил в Метехи, но чубукчи «змеиного» князя со злорадством заявил: «С гостями господин; приходи через пять дней». Арчил огорченно развел руками: пора ему возвращаться домой, но что будешь делать, и, опустив голову, покорно поплелся к воротам. Едва очутившись за стенами Метехи, он чуть не пустился в пляс: как раз теперь, когда князья здесь, необходимо и ему пребывать в Тбилиси. Хотя и на длину копья нельзя подходить к домику смотрителя царских копошен, но родственник Папуна уже дважды тайно виделся с ним и снабжал важными новостями.
Назад дней двенадцать, несмотря на требование чубукчи передать послание Моурави через него, удалось ему, Арчилу, настоять на личной встрече с князем Шадиманом.
Внимательно оглядев гонца, Шадиман тогда строго спросил:
– Почему не вручил послание чубукчи?
Арчил поклялся, что не его вина: Моурави приказал в руки князю отдать; разве смел он ослушаться самого Великого Моурави?
Нахмурясь, Шадиман повысил голос:
– Ты азнаур?
– Сын азнаура, светлый князь.
– Кто такой?
– Светлый князь, ты знаешь моего отца, азнаура Датико, он верный слуга князя Баака Херхеулидзе, и сейчас вместе с царем в башне Гулаби.
Прошлое! В памяти оно осталось солнечным бликом. И чем-то теплым повеяло на Шадимана; он прикрыл глаза, еще подвластные волнующим видениям: вот остроумный, с покоряющей улыбкой, царь Луарсаб спешит в тенистый сад, мягко убеждая его, Шадимана, отдохнуть от царских дел и у журчащего фонтана поговорить о красоте неба, о новых шаири, о прелести женских губ… Шадиман вздрогнул, ему почудился шорох и тонкий аромат благовоний, любимых Луарсабом… Поведя плечом, Шадиман словно стряхнул с себя наваждение. И еще подозрительнее посмотрел на Арчила.
– Выходит, из царских? Как попал к Саакадзе?
– Сам к Моурави пришел.
– Сам? Почему?
– У большой горы всегда прозрачнее источник! Можно, не опасаясь ползучих, жажду утолить.
– А у тебя к чему жажда?
– К победам над врагом, светлый князь!
– А не к науке подбираться к чужим тайнам?
– Это тоже неплохое ремесло, но я, светлый князь, неученый, – будто не понимая намека, ответил Арчил.
– Да, пожалуй, неплохо было бы тебя поучить. Выходит, ты беглый?
– Нет, светлый князь, еще при князе Баака для всей нашей семьи свободу отец получил, куда кто хотел пошел. Я – к Моурави.
– Значит, ответ велел привезти Моурави?
– Если пожелаешь, светлый князь.
Шадиман, будто невзначай, проговорил:
– Тогда оставайся здесь, позову. Может, у Арчила, старшего смотрителя конюшен, поживешь?
– Азнаур Папуна тоже такое советовал, но, если позволишь, светлый князь, погощу у своего родственника.
Арчил, не мигая, ясными глазами смотрел на князя. «Ну чем не ангел небесный?» – усмехнулся Шадиман. Скрестив руки на груди, он перевел взгляд с Арчила на алтабасовые занавеси, скрывавшие свод. Они слегка колыхались, то ли от ветерка, то ли от притаившегося там чубукчи.
«Допустим, этот плут – лазутчик, – заключил Шадиман. – Так ведь и я сам, везир Метехи, разве обхожусь без них?» И, приказав Арчилу явиться через неделю, он снисходительно отпустил его.
Родственников у Арчила-"верного глаза" в Тбилиси не было, но это не помешало ему удобно устроиться у родственника амкара Сиуша – садовника, живущего отдаленно в тиши Крцаниси.
Сиуш сообщил ему о переменах в амкарстве:
– Что будешь делать, дорогой, соскучился народ. Целыми неделями ждали, пока какой-нибудь женщине котел для варки пилава понадобится, или медный кувшин, или подковы кузнецу. Разве может амкарство так жить? Уже многие стали заглядывать в «сундук щедрот амкарства». Многие почти задаром, лишь бы работать, мелкие вещи для продажи в деревнях изготовляли. Все терпели, думали – временно. Сильно ждали Моурави. Но сам видишь, князья трон укрепили. Сразу заказы посыпались. Для царского войска все надо. А Зураб Эристави сколько заказал! Ни одно амкарство без работы не сидит. Вчера глашатай оповестил, что князья, используя приезд, тоже решили обновить для дружин оружие, одежду, конскую сбрую. На три года, ручался, работы хватит. Купцы едва успевают товар на прилавок бросать. Тбилисцы тоже испугались: вдруг им не останется! Что видят – цапают, и амкаров заказами забросали. Оказывается, вся посуда состарилась, и в бедных и в богатых домах. Где обезьяны раньше были?