Базе ев Аревик
Шрифт:
При знакомстве Овик Сергеевич спросил, с чем пожаловал пациент, но получил лаконичный ответ как рапорт: я, имярек, пришел сюда, в обычную поликлинику, на психологическую разгрузку.
– ...я семидесятого года.
– Так, двадцать семь, значит. У тебя есть друзья?
– Полно и в спасотряде, и в секции скалолазания.
– А девушка?
Гарик пробурчал что-то невнятное и недружелюбное:
– Я долго учился, год назад окончил ординатуру, мне нельзя отвлекаться на любовь. Она потом родит и заставит жениться. А
– Значит, сам врач. Что ж, достучаться до тебя будет проще. Цикл по психиатрии и общую психотерапию помнишь?
– Ну так, что-то разительное отличаю. У меня все пациенты травматики, посттравматическое расстройство у них.
– Ага, а я за вами долечивай? Ну шучу, шучу. А ты с чем пожаловал?
– Я устаю на работе. Всюду смерти и увечья. Раздробленные конечности и тупые травмы живота, позиционные сдавления и ЧМТ.
– Ну и что, я это вижу все сам, только в больницах. Ампутанты, ранения всякие, кровь, бинты и дерьмо. А я хожу и наставляю их на путь к выздоровлению. Понятно, ампутантов жальче всего. Им-то с этим жить. А ты вон какой здоровый, как я.
– Вы помните наше землетрясение?
– Помнить-то я помню, но я не работал ни на нем, ни спасателей не лечил. Я тогда сексопатологом работал, на семейном консультировании.
Собственно, МЧС и образовалось после той катастрофы, которая, как говорили в среде пострадавшего народа, произошла не по геофизическим, а по техногенным причинам: воинственные азербайджанцы взорвали армянскую ракетную базу.
– А ведь там моя родня погибла. Я их с детства любил.
– А часы личной терапии проходил после этого?
– Отец у Амбрумовой лежал, а я так перенес.
– А я ведь там работал потом, но вот открыли поликлинику, и я ушел. Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме... А психологическую подготовку прошел?
– Не, только бесконечные инструктажи и тренировки. Меня взяли из нехватки кадров, и сразу в пекло.
– Сколько работаешь?
– Год.
– А в чем твоя усталость выражается? Выгорел, на людей бросаешься? Или страшно тебе что-нибудь?
– Ага. Вот, собаку завел, чтоб перед сном с ней гулять, стресс снимать.
– А секс? Тоже, что ли, с собакой? Знаешь, расслабляет сильно.
– Да я пробовал, как нащупаю матку, так сразу все желание пропадает. До семнадцати лет не успел, гормональный взрыв спокойно пережил, а потом анатомия началась. Да и отец, как узнал, что я хочу стать хирургом, приволок на работу к себе и всякие операции показывал. Кесарево разное, экстирпации там... Не могу. Как увижу уполовиненный труп бабы, так сразу не по себе. Я же знаю, что искать.
– Да, хреновый ты хирург, надо сказать. Может, тебе уйти из медицины катастроф? Из спасотряда? Заняться, скажем, промальпинизмом, раз лазаешь? А не геройствовать?
– Да я привык уже к коллективу, и работа интересная, я же учился на год дольше остальных, когда со стоматфака на лекфак перешел.
– Ну ладно, попробуем.
Овик Сергеевич лечил его на совесть, беседовал с Гариком, учил управлять дыханием, включал Моцарта с гипнотическими внушениями на поднесущей частоте, но раз в полгода получал раздраенного спаса себе. Гарик просто не двигался сам и зависел от психолога. Чего они ни пробовали, даже антидепрессанты в отпуске, когда не нужно было подвергать себя опасности и иметь острую реакцию, ибо таблетки ее серьезно притупляли. Кончилось тем, что психологические сеансы переросли в странную и своеобразную дружбу, с совместным распитием бутылки из врачебного шкафчика и просмотром "веселых картинок"' из стола психолога.
– Правда, красивые?
– Ага.
– А ты бы их... того?
Гарик мог лишь прятать эрекцию под курткой.
– Ну, например, анал попробовать там, орал? Ведь телу все равно, с чем трахаться, хоть с надувным дельфином. Все дело в голове, в психологии. А ты поставь, поставь эксперимент с бабой.
* 9 *
Милиционер протянул убитому горем отцу погибшего мобильный телефон с цветным экраном.
– Вот практически все, что мы нашли при... в вещах Гарика. Отдать не могу, улика, но телефоны переписать стоит. Может, вы кого-то знаете.
– Я знаю всех, - подал голос Букин.
– Это наши общие друзья, которые ходили к нам на Новый год и просто так, спасатели, спортсмены, их жены и девушки...
– Кто из них был настроен враждебно по отношению к Габриэлю?
– Он был душой компании, находил общий язык со всеми, даже с Дирлихтом.
– А по-русски?
– Андрей... как его... Бутц. Наш чокнутый сослуживец. Социопат.
– А он мог желать смерти?
– Нет, его лично обвинить нельзя, в... тот день он был на вызове. Да и Гарик ехал на базу. На смену Бутцу.
Молодой оперативник вынул из папки бумажку, сложенную вчетверо.
– Это по-армянски написано?
Тут подключился Левон Аршакович. Пробежал глазами, грустно улыбнулся и сунул было ее в карман.
– Нельзя, это вещдок. Вызовем переводчика.
– Нельзя, этоличное.
– В вашей ситуации нет ничего личного. Судя по вашему лицу, угроз там не содержится, но может, это приведет к важному свидетелю. Мы обнаружили и идентифицировали входящие звонки с телефонов Елизаветы Шошиной и Марии Бурмистровой. Что вы знаете об этих девушках?
Левон Аршакович и Букин переглянулись. Армянин раздумчиво проговорил:
– Письмо явно любовное, но я до последнего считал сына геем. Получается, он гетеросексуал... был.
– Подождите, он ходил к некоей Эмме раз в месяц, - заторопился Букин.
– Но я никогда ее не видел. Наверное, он скрывал личную жизнь даже от меня. Я даже одно время думал, что он говорит о воображаемой подруге, чтобы быть как все, пока не нашел ее телефон в его блокноте. Я не знаю, кто из этих двух девушек Эмма.