Баженов
Шрифт:
Возвратившись из-за границы, Баженов начал работать в Академии. Он приехал в разгар подготовки к торжеству посвящения — инавгурации — Академии и принял участие в оформлении празднества, проводя дни и ночи за стройкой декоративных павильонов.
Тем временем, по публикациям в петербургских и московских «ведомостях», для обучения искусствам при Академии стали принимать детей от трех до пяти лет включительно. Переступив порог этого рассадника будущих великих людей, дети передавались на руки француженкам, «все достоинство которых, как утверждала хроника того времени, — заключалось в том, что они родились в деревнях, соседних с Парижем, и согласились взамен занятий портних и прачек разыграть на берегах Невы роль наставниц»…
Баженов резко, критиковал
— Этот сын дьячка смеет иметь суждение о предметах и методах, которые получили апробацию просвещенных мужей!..
Однажды Бецкий пространно объяснил свою воспитательную программу.
— Мне по неизреченной благосклонности судьбы удалось привести в исполнение хоть малую часть великих предначертаний Даламберта и особенно Руссо — относительно образования новой породы людей, свободных от преступлений, позорящих человечество… Как удобно с неразумного младенчества вдохнуть в юных питомцев зачатки всех добродетелей… Мы можем сделать из этих юных существ кого угодно! Художников? Прекрасно… Мы младенцев окружим с самого вступления в рассадник нашего образования изящными предметами…
И в классах были развешаны эстампы на мифологические сюжеты, вид которых вызывал у младенцев рев, и даже во сне их терзали козлоногие сатиры и рогатые фавны.
Баженов ратовал за другую систему воспитания. Он говорил о природных склонностях детей, которые необходимо развивать общим образованием, а затем, когда эти склонности проявятся, совершенствовать их упорным трудом.
— Талант — это трудолюбие…
Баженов не сомневался, что когда он будет профессором Академии, — а на это он имел бесспорное право, — он сумеет доказать свою теорию практически.
Узнав, что Баженов претендует на профессорство в Академии, Бецкий усмехнулся.
Торжество «инавгурации» приурочивалось к годовщине восшествия на престол Екатерины — 28 июня 1765 года. В залах Академии готовилась выставка работ русских художников. Рисунки, офорты, проекты Баженова оказались гвоздем выставки.
25 июня петербургская Академия художеств приняла Баженова «в достоинство академиков академического собрания». Он стал членом уже пятой Академии.
Баженова решили представить императрице. За счет Академии — собственных денег у Баженова не было — ему сшили нарядный, отделанный золотом, кафтан. Представление Екатерине «для принесения всеподданнейшего благодарения» состоялось незадолго до торжества.
Баженова привезли во дворец. Придворные подозрительно косились на молодого и скромного художника: а вдруг царица изберет его своим фаворитом… В приемной зале Баженов увидел улыбающуюся полную женщину с пышной прической. Бецкий вытолкнул его вперед.
— Ваше императорское величество, осмелюсь просить удостоить благосклонным вниманием…
Екатерина резко повернула голову. Баженов встал на колени и поцеловал величественно протянутую руку. Осиплым и грубоватым голосом императрица произнесла несколько слов, которых Баженов не разобрал, продолжая стоять на коленях, как провинившийся мальчишка… Екатерина уже разговаривала с каким-то вельможей. Баженов чувствовал себя глупо. По знаку Бецкого, он поднялся и, пятясь и кланяясь, скрылся за спинами придворных, довольный, что эта унизительная церемония кончилась…
Наконец, настал день «инавгурации».
Здание Академии было оформлено двадцатью четырьмя портиками с балюстрадами, колонны обвиты зеленью и между ними расставлены статуи, изображавшие: Натуру, Учение, Дружбу, Стихотворство, Прилежность, Любовь, Вымысел и др. Праздник открылся шествием учеников в сопровождении служителей в ливреях, преподавателей, профессоров — все были построены и двигались, как на вахт-параде. Торжество сопровождалось льстивыми речами, славившими Екатерину и ее «просвещенный» ум.
…Настали будни.
Бецкий продолжал высокомерно третировать Баженова. И он был не одинок. Среди аристократии и иностранцев-архитекторов
— Подумать только — сын дьячка — и в мундире академика!
Мундир с Баженова снять было трудно, но решили взыскать с него деньги за сшитый ему парадный кафтан. Баженов был взбешен и наговорил секретарю Академии Салтыкову много дерзостей.
Совершенно неожиданно Баженов узнает, что ему назначен экзамен на получение звания профессора архитектуры.
Старые учителя Баженова — Кокоринов и Деламот предложили тему — проектирование дворца и разбивку парка в Екатерингофе.
Участок, омываемый с севера Фонтанкой, с запада — водами Финского залива, с юга и востока — речкой Таракановкой, — представлял зеленый остров и позволял зодчему широко развернуться.
По программе надлежало разработать проект «увеселительному дому, величины посредственной» (в два с половиной этажа), и двух отдельных флигелей. Кроме сложной планировки интерьера. Баженову предстояло дать план большого двора и двух малых, с размещением на них конюшен, служб и т. д. Затем требовалось спроектировать сад «в английском вкусе с удобными прудами».
По существу это было требование, Koтopoe можно было предъявить зрелому мастеру, имеющему большую практику: создать замкнутый дворцовый ансамбль с включением в архитектуру и окружающей природы казалось довольно сложным делом.
Но для творческой фантазии Баженова рамки довольно обширной академической программы оказались тесными. В представленном проекте с семью чертежами Баженов развивает свой план так:
«Воображая по заданной мне программе и положению места, что сей дом должен быть увеселительный, ионического ордена (ордера), иметь зверинец и стоять в роще, вздумал я основание его представить развалинами древнего Дианина храма, и для чего поднять его гораздо выше фундаментом, как назначено в профиле. Предписанную мне сему дому четырехугольную фигуру [форму] переменил я на круглую… В местах [расположения] флигелей я рассудил сделать амфитеатр, имеющий вид древности, чтобы он тем более приличествовал к представленному в развалинах основанию. Сей дом можно сделать и без руин, ежели то не пожелается. Я расположил на плане на двое [два варианта], и ежели без руин, то сделать амфитеатр с обыкновенными колоннами, число их употребить такое, сколько у нас есть городов, почему и поставить на них статуи с гербами каждого города… Пропорции сему дому я дал Палладиева вкуса, кой в строении увеселительных домов более других я почитаю; во многих же местах пропорции, данные мною по моему усмотрению. Против четырех сего дома портиков поставил я летящие на крылатых конях славы и против них снаружи дома статуи, изображающие четыре части света… Большой двор назвал я Марсов, потому что в оном расположил я покои для конной с одной стороны, и с другой для пехотной гвардии. Позади же оного большого двора место промежду каналов, где есть теперь лес, определил я для зверинцев, по родам зверей. Сей дом обнес я каналами как для способности лучше проезжать к нему водою, так и чтоб дать ему течением воды живность и открытый вид итальянских строений. На одном из четырех круглых островков… места для каруселей и манежа, на другом же… амфитеатр… древне-римского вкуса для травления диких зверей…»
Объяснительной запиской, являющейся, по существу, подробнейшей экспликацией к чертежам (попав в архив Академии, они исчезли и не разысканы до сего времени), автор предлагает соорудить фонтан «на вкус де Треви в Риме», пристань на полукруглом канале и поставить ряд скульптурных групп.
Трудно судить о законченно-архитектурном решении дворца, его стилевых особенностях, хотя Баженов и говорит о «Палладиевом вкусе»; сложная планировка, круглая форма главного здания слишком отчетливо свидетельствуют о непреодоленном еще влиянии барокко, о пристрастии к вычурности. Руины и прочие атрибуты средневековой романтики позволяют думать, что у зодчего еще очень свежи были итальянские впечатления.