Базил Хвостолом
Шрифт:
— Поэтому завтра мы должны наверстать упущенное и выступить очень рано. Солдаты поднимут мятеж.
— Нет, я поговорю с ними утром. Они пойдут, вот увидишь.
«Увижу, как же», — подумал он, но спорить не стал, ибо знал, что это бессмысленно.
Глава 34
Трудно было узнать в этой истощенной молодой женщине с жесткими чертами лица и бессмысленным взглядом ту, которая когда-то блистала в Марнери. И все же это была она, принцесса Бесита, похищенная
Перемен хватало. Вместо королевских шелков и горностаев на ней была простая рубаха, как у женщин из кочевых племен, и сейчас, спускаясь к реке за водой, она тащила на плече три больших кожаных бурдюка.
Тяжесть тела, которая так мучила ее раньше в Марнери, исчезла. Вместе со всеми соблазнами чрева, вызывающими ожирение.
Они прибыли сюда предыдущим вечером, наконец-то выбравшись из темной глубины леса на открытую равнину. Пространство было необозримым, этакая плоская бесконечность, изредка прерываемая небольшими холмами, что протянулись дальше к северу.
Долина Ган, так называли ее солдаты. А Гаспер Раканц, кавалерист из подразделения капитана Ушмира, тот буквально целыми днями рассказывал принцессе о Гане, по сути дела, с тех самых пор, как они вошли в лес.
По словам Раканца, долина Ган была диким, жестоким местом, где мужчины, подобные Гасперу, беспрепятственно убивали своих жертв и получали свое от каждой женщины, попадавшейся на пути. Долина Ган была бескрайней травянистой пустыней, в которой правили кочевники, а над самими кочевниками властвовали люди, подобные Гасперу.
В долине, как намекнул Гаспер Раканц, могло произойти все. Даже случайное убийство какого-нибудь зарвавшегося чародея, который плохо на тебя посмотрел.
В общем, в долине Ган она могла бы освободиться от Трембоуда…
Но почему-то эта мысль не волновала ее так, как могла взволновать когда-то.
Берега реки были усеяны белыми камнями. Вода стояла высоко, и достаточно было лишь опустить бурдюки, чтобы сразу же их наполнить.
Вода обжигала холодом, и он был сродни тому холоду, который жил в ее сердце. Она больше не понимала себя. И виной этому был не только чародей Трембоуд.
Поначалу с ней обходились гнусно. Ее связали, заткнули рот и провезли контрабандой в ковре на борту одного купеческого судна; а как-то ночью ее запрятали в гроб в покойницкой в Риотве.
Затем в Кадейне ситуация улучшилась. Там были номера люкс в «Грандотеле» плюс страстная любвеобильность Трембоуда и их обоюдные поиски музы искусства и музыки в этом огромном городе.
Что-то переломилось в ее сердце. Вести подпольную жизнь в роскоши было столь романтично. У Трембоуда везде были друзья, или слуги, без разницы. Агенты ведьм разыскивали его, но он с легкостью ускользал от них, и они так никогда и не проникли в тайну закрытых номеров отеля «Таблор».
Она уже не думала о побеге. Она перестала сопротивляться его атакам и даже вновь стала находить в них удовольствие.
Была ли это любовь? Могла ли она всерьез полюбить
Но, спрашивала она себя, разве можно было ему не уступить? Знание о его силе, его интеллекте и остроумии внушало ей благоговейный страх. Трембоуд настолько превосходил всех мужчин, которых она знала, что казалось, будто он был созданием другой породы. Фактически она была его рабыней. Мало того, она была счастлива ею быть. Вот только порой не могла понять, почему.
Не то чтобы он ее часто бил, по крайней мере с тех пор, как они остановились на роскошной вилле в пригороде Кадейна, такое случалось редко.
Тогда она стала сопротивляться, и он, ослепленный яростью, дал волю своим рукам и оставил ее корчиться на полу.
Потом он сдержался, все еще вне себя от ярости, но памятуя о ценности своей узницы. Жизнь его висела на волоске, и принцесса была ему просто необходима. Повелители из Падмасы и так бы не смирились с провалом, а если еще он потеряет Беситу, тут уж вовсе пиши пропало.
Она это тоже понимала. Он не мог обидеть ее слишком серьезно, что бы она ни сделала. И все же она не отталкивала его слишком далеко и была довольна тем, что ему прислуживала.
Иногда она думала, что случившееся — расплата за ту пустую, беззаботную жизнь, которую она вела раньше. Но странно — теперь, узнав тяжелую ее сторону, она ощущала себя более бодрой, чем когда-либо прежде.
Сгибаясь под тяжестью бурдюков с водой, она возвращалась по склону в лагерь. Беситу не переставало изумлять, что вот она, принцесса королевской крови, тащит воду для своего господина, как какая-нибудь служанка из простонародья. Но почему-то она не ощущала в этом ничего унизительного. Как и не было никакого желания жаловаться.
Они разбили палатки в роще на небольшом пригорке. Долина Ган расстилалась перед ними от края до края, на востоке переходя в лес, покрывавший подножие горы Тамарак.
Дальше к югу, возвышаясь над всем пейзажем, виднелся огромный купол горы Ульмо. Бесита, не отрываясь, смотрела на ее белоснежную вершину. Где-то там, далеко за горой, и за другими горами, был ее дом.
Дом — казалось, при одной мысли о нем сердце должно было разрываться на части, но ничего такого не происходило. Дом значил теперь не то, что прежде.
Она спрашивала себя, почему? Принцесса любила Марнери, и где, как не в Марнери, осталась ее настоящая жизнь?
Затем она подумала о Трембоуде, вспомнила, как он лежал, раскинувшись на постели в Кадейне, и тусклый зимний свет падал на его смуглую кожу. Он, Трембоуд, был ее домом, он был ее богом. Она ощутила, как жар опять вливается в ее бедра. Она отчаянно нуждалась в этом мужчине, и ничего больше не имело значения, кроме ее неистовой страсти к нему.
Ноша была тяжела, но она упорно тащила ее по склону в лагерь. Постепенно она обретала навыки. Не то что в самом начале, когда она мучилась от слабости и беспомощности.