Бедная Настя. Книга 2. Превратности любви
Шрифт:
— А факты… Вот вам и факты, — сказал вполголоса Забалуев. — Для начала вы украли у меня яд. Тот самый, что был в индийском флакончике, — помните, вы еще рассматривали его?
— Конечно! И прекрасно помню, что вы забрали флакончик с собой.
— Вот именно — флакончик. Содержимое осталось у вас. После чая в тот день вы попросили Софью Петровну показать мне новые рисунки. Свой флакон я тогда неосмотрительно оставил на столе, и вы просто подменили его содержимое.
— У вас богатая фантазия, Андрей Платонович, — недобро
— Это не фантазия, Марья Алексеевна, это факты, и у меня есть доказательства. Когда Корф обвинил меня в убийстве барона, я отправился в свое поместье, чтобы уничтожить яд, так — на всякий случай. И как истинный ценитель прекрасного, бутылочку решил оставить. Но, высыпав содержимое, понял, что это была обыкновенная соль.
— Невероятно! — с притворным восхищением воскликнула Долгорукая.
— И главное — как остроумно! — в тон ей поддакнул Забалуев.
— В другой раз я бы посмеялась над вашей выдумкой…
— Смейтесь сейчас, — прервал ее Забалуев, доставая из кармана серебряную солонку, — другого раза может и не представиться. Узнаете? Вы велели вещи распаковать да в порядок привести. А с этой солонкой одной девице пришлось лишнего повозиться — никак внутри темный налет счистить не могла. Случайно мне пожаловалась. А солонка-то приметная — тогда же у вас на столе и стояла.
— И что из того? Серебро всегда темнеет.
— Увы, этот налет иного свойства. Меня цыган строго-настрого предупредил — в другую посуду яд не пересыпать! Серебро для него непригодно.
— Что ж, убила я его, — страшно усмехнулась Долгорукая после невыносимо долгой паузы, от которой Забалуеву даже страшно стало. — Тогда убила, а представился бы случай — и еще раз убила бы! И вас убью, если вздумаете со мною тягаться…
— Что вы, Мария Алексеевна, — замахал руками Забалуев. — Разве я доносчик какой? Я договориться с вами мечтаю. Мы ведь и породнились уже, а дочка ваша мне как чужая, имение вы себе оставляете. И подозрение в убийстве барона — тоже на мне. Нечестно как-то. Поделиться бы надобно.
— Против вас доказательств нет. Корф не в счет. Никто не поверит опальному дворянину, изгнанному из армии. А вы богаты, влиятельны и к тому же предводитель уездного дворянства.
— Все это хорошо, но маловато.
— Ладно, — устало кивнула Долгорукая, — уговорили. Завтра в город поедем — отпишу вам поместье.
— Мария Алексеевна, благодетельница! — радостно воскликнул Забалуев, но осекся — слишком громко получилось, и дальше уже зашептал. — Никогда не забуду вашей доброты.
— И я не забуду, — тихо сказала Долгорукая.
— Я ваш, весь ваш! Можете на меня рассчитывать!
— Хотелось бы верить… — кивнула Долгорукая.
— Верьте, верьте, а уж я вас не подведу. И давайте выпьем за наш союз!
— Надеюсь, вы принесете опечатанную бутылку из подвала?
— А вы шутница, Мария Алексеевна! Я сейчас прямо и распоряжусь.
— Да разве ж это шутка! Так, баловство. А вот когда я по-настоящему шутить начну, сразу догадаетесь. Только смотрите, чтобы поздно не оказалось, — шепотом добавила Долгорукая вслед уходившему Забалуеву.
Когда Корф пришел в себя, то первое, что он увидел, было лицо Сычихи. Владимир сильно встряхнул головой, пытаясь сбросить это наваждение, но лицо никуда не исчезло, а в голове к шумам и глухой боли прибавилось кружение.
— Ты почему здесь? — с трудом разлепляя иссохшие губы, спросил Корф.
— Не помнишь? Совсем ничего не помнишь?
— А что я должен помнить?
— Как гулял в трактире, подрался с трактирщиком?
— Не знаю, может быть… — Владимир сделал попытку приподняться на узкой и низенькой деревянной кровати, но тут же вынужден был опереться на спинку — в глазах вспыхивали и гасли маленькие серебряные звездочки, а слабость была такая, что тело казалось невесомым и совершенно чужим.
— Давно я так?
— Время торопится, и тебе надо торопиться.
— Куда, зачем? — обреченно махнул рукой Владимир. — Я один, без денег. Отравитель моего отца женился на моей бывшей невесте! Я не вернул поместье, не наказал убийцу!
— Но ты еще можешь это сделать, — Сычиха попыталась положить ладонь ему на лоб, но Владимир отшатнулся.
— У меня нет свидетельств выплаты этого проклятого долга. У меня нет ничего против Забалуева. Что я могу? Я устал воевать. Мне надоело.
— Это не ты говоришь, это брага. И разве ты не воин?
— Но почему, почему за все приходится воевать?! За правду, за любовь и даже за то, что мне и так принадлежит по праву?
— Зря только тратишь силы на вопросы, вместо того, чтобы искать ответы.
— А что изменится оттого, что истина откроется мне? Все чудесным образом перевернется? Воскреснет отец, Анна полюбит меня?
— Найди убийцу отца, и ты вернешь себе поместье. И любовь вернется к тебе.
— Что ты меня гипнотизируешь? Я же не девица — верить в твои заговоры и видения.
— А ты и не верь, ты просто встань и иди.
— Куда?
— Чтобы жить в будущем, надо понять прошлое. Ищи там, — тихо сказала Сычиха и исчезла, словно на самом деле привиделась ему.
Но нет, она, конечно, была в его комнате — на столе остывал приготовленный ею отвар. Корф понял: это для него и, поморщившись от горечи, выпил всю кружку. Через полчаса он почувствовал облегчение в голове и во всем теле. Руки, ноги — все было на месте. Он стал бодрым, уверенность вернулась к нему. Пожалуй, Сычиха права: валяться в пивной недостойно героя войны и дворянина. Больше никаких слабостей — он должен найти убийцу отца. Как она сказала — ищи ответы в прошлом? Хорошо, он тотчас же отправится в имение Забалуева и попробует разыскать там свидетельства своей правоты.