Бедный Авросимов
Шрифт:
Злодей неторопливо просматривал вопросы, адресованные ему, а члены Комитета переговаривались вполголоса, нисколько не удивляясь, что преступник-то сидит тоже в кресле, словно это он сейчас начнет задавать вопросы. Авросимову снова стало не по себе от этой мысли, а красивый такой кавалергард, стоящий возле дверей, тонкорукий и кудрявый, взглянул на нашего героя и вдруг усмехнулся одними губами и тотчас руку приложил ко рту, словно прикрыл зевоту, и это движение отозвалось в памяти Авросимова, напомнив ему совершенно невероятный случай, происшедший с ним нынче утром, когда он выбегал, запахивая шубу, из ворот дома, где снимал квартиру, чтобы торопиться в крепость. И вот в тот момент,
Авросимов долго еще стоял на одном месте, хотя сани давно скрылись, увозя прекрасную незнакомку, и утренняя метель успела засыпать следы полозьев. Это все произошло слишком стремительно, но наш герой, жадный до всего необычного, успел все-таки разглядеть ее лицо, полные губы, и жар в глазах, и ровный, аккуратный, чуть розоватый носик. Кто была она? Вполне возможно, что и купеческая дочь, хотя это легко опровергалось ее благородной грациозностью и выездом, который купцам и не снился. Но если она, благородная дама, решилась искать встречи с ним, с Авросимовым, значит, на то были у нее основания. А уж то, что она искала с ним встречи, а не так просто столкнулась у ворот, было ясно как божий день. Но какая тайна скрывалась за ее легкой усмешкой?
Молодой Авросимов не относился к числу людей, страдающих неуважительным к себе отношением, и скромность в поведении вовсе не отвергала надежд на яркий случай, которого он был достоин, как всякий человек.
Он оглядел все близлежащее пространство, надеясь увидеть маленькую записку на розовой четвертушке. Записки не было. И след незнакомки простыл.
Несколько удрученный, он, однако, заторопился в крепость, чтобы не опоздать к назначенному часу.
И вот теперь, глядя на кавалергарда и его усмешку, вдруг подумал, что этот изысканный офицер вполне мог оказаться ее братом и, восхищаясь взлетом и удачливостью Авросимова, мог, натурально, нашептать сестре такое, что она представила себе нашего героя в самом лучшем виде...
Тут Авросимов снова глянул на кавалергарда попристальнее и снова заметил усмешку на его губах.
Но приятные и обольстительные воспоминания об утре тотчас вылетели из головы, едва злодей Пестель начал говорить своим ровно глуховатым голосом, отвечая на следующий вопрос, которого Авросимов не слышал. И перо нашего героя стремительно кинулось к бумаге, поспешая за словами: "никогда ничего никому не говорил ни таковаго..." - и даже разбрызгивая иногда чернила: "...ниже малейше подобнаго сему..."
Авросимову фраза понравилась, когда в паузу он оглядел ее всю сверху донизу опытным глазом. Но если "никогда, ничего и никому", то зачем же он здесь? Пестель... Лютеранского вероисповедания... Немец... Дорого ли ему соврать? "Никогда и нигде не был членом никакого таковаго злодейскаго тайнаго опщества..." Авросимов и не заметил, как под шумок и собственное словцо вкатил, а именно - "злодейскаго" - так понесло перо, что и не остановишь.
– Нет, нет, нет, - сказал Пестель, - об этом я и не слыхивал...
Будучи человеком прилежным, наш герой первоначально намеревался в точности, то есть троекратно, воспроизвести на бумаге услышанное отрицание, но, глянув оцепенело на круглое, с маленькими глазками лицо Пестеля, весь возмутился от неприязни к этому лицу и решительно оставил отрицание в единственном числе.
"Нет никогда ничего таковаго не рассказывал,
"...Что же касается до денег взаймы, то я неоднократна разным своим знакомым таковыя давал и ничего в том не считаю дурного..."
И впрямь, чего ж дурного? Прошлым летом Авросимов сам давал взаймы соседу Кириллову триста рублей ассигнациями до Рождества, хотя матушка и обижалась, а он все же дал, памятуя о доброте соседа и о его выручках, что, по нынешним временам, большая редкость. И как вы, матушка, этого не понимаете!
"...но чтобы я давал на прогоны для курьера опщества, то сего никогда не бывало, ибо ни к какому такавому опществу не принадлежал..."
Боровков не подходил, значит, был доволен. Да и сам Авросимов был доволен собой, скача пером по бумаге и ощущая себя приобщенным к важному делу, хотя в темечке все что-то ныло едва-едва, словно бы кто сзади стоял молча. Скорее всего, это из памяти не выходила прекрасная незнакомка, которая, вот ей-богу, не могла исчезнуть навсегда со своим призывным взглядом... А к тому же еще этот Пестель покачивался перед глазами, стоило только голову поднять, и тихое его "никогда, ничего, никому, нигде", тупое и монотонное, раздражало понемногу. А ведь скажи он "да" да поплачь, покайся - все бы уже кончилось. Как эти вчерашние да третьевошние, что друг на друга валили торопливо, хотя перед правым судом правду молвить - не позор, а честь... "...Тайных бумаг я никаких никагда нигде не прятыл..." Ну вот, ну вот... "В генваре сего года я ездел в Киев не с членами тайнаго опщества, а са сваими друзьями..." Друзей имел! А они-то, друзья... И вдруг он вспомнил отчетливо, что это о Пестеле все дни разговор шел! А как же? Эти все, что на улице грозны были, а здесь слезы лили, ведь они Пестеля называли! Он, Авросимов, все дума!: фамилия-то не русская какая-то, прости господи! Он ведь все никак записать ее не мог, нервничал... Теперь вспомнил. Они все как сговорились, его поминали да торопились этак-то, Авросимов даже подумал: "Чего это они немца какого-то поминают все? Нашли, разбойники, козла..." А вышло, что немец-то - вот он! Пестель. Павел Иванович. Да ко всему и не очень-то виноватый. Вон ему кресло подкатили...
И в этот момент наш герой вздрогнул, потому что Пестель произнес несколько в повышенном тоне и даже раздраженно:
– Я еще раз повторяю, что ни к какому тайному обществу не принадлежал и ничего не знаю... Не знаю.
И, сказав это, он слегка поворотился в сторону нашего героя и неожиданно увидел его за маленьким столиком, в углу, полусогбенным над тетрадью; увидел его глаза, удивленные и полные ненависти, и подумал: "Какой, однако, волчий взгляд", - и снова сел ровно, как и сидел.
"Нет, - подумал Авросимов, - я тебе не поддамся, выдюжу".
И выдюжил, и очень обрадовался, что может с чистою совестью смотреть в лицо цареубийце, не моргая и ничего не боясь, хотя как бы оно там вышло, попади Авросимов в полк к сему злодею, а не сиди он в комнате, где все противу одного... Выдюжил бы? А вот ей-богу! Все равно... Крикнул бы разбойнику...
Авросимов поднял глаза. Члены Комитета переговаривались о чем-то между собой. Пестель снова неотрывно смотрел в глаза Авросимову. Ах, знакомые черты у злодея!