Бег вслепую
Шрифт:
— Никак это герр Бушнер! Чем я могу быть вам полезен?
— Моя фамилия Грахам, — сказал он холодно. — И мне хотелось бы поговорить с вами.
— Сегодня утром вы были Бушнером, — заметил я. — Но если бы у меня была такая фамилия, то я тоже захотел бы ее сменить. — Я указал рукой в сторону свободного стула. — Будьте моим гостем — я могу порекомендовать вам суп.
Он чопорно уселся за стол.
— У меня нет настроения играть роль простака в вашей комедии, — сказал он, извлекая из своего кармана бумажник. — Моя аккредитация. —
Развернув ее, я обнаружил левую половину стокроновой банкноты. Когда я сравнил ее с другой половиной из собственного бумажника, они идеально совпали. Я поднял на него глаза.
— Что ж, мистер Грахам, с этим, по-видимому, все в порядке. Что я могу для вас сделать?
— Вы можете отдать мне сверток, — сказал он. — Это все, что мне нужно.
Я с сожалением покачал головой.
— Вы знаете все не хуже меня.
Он нахмурился.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что не могу передать вам сверток, поскольку его у меня нет.
Его усы снова дернулись, и глаза стали холодными.
— Давайте покончим с этими играми, Стюарт. Сверток. — Он протянул свою руку.
— Черт возьми! — воскликнул я. — Вы были там — вы знаете, что произошло.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я был где?
— Возле аэропорта Акурейри. Вы как раз брали такси.
Его глаза блеснули.
— Неужели? — произнес он бесцветным голосом. — Продолжайте!
— Они схватили меня прежде, чем я понял, что происходит, и в считанные секунды освободили от груза. Он был в футляре из-под фотокамеры.
Его голос надломился:
— Вы хотите сказать, что его у вас нет!
Я язвительно заметил:
— Если вы собирались быть моим телохранителем, то должен сказать, что свою работу вы проделали отвратительно. Слейду это не понравится.
— Клянусь Богом, нет! — произнес Грахам с чувством. Его правое веко задергалось от тика. — Так, значит, груз был в футляре из-под фотокамеры.
— А где ему еще быть? Это единственный багаж, который у меня был с собой. Кому, как не вам, об этом знать — вы стояли прямо за мной и хлопали своими большими ушами, когда я проходил регистрацию в Рейкьявикском аэропорту.
Он посмотрел на меня с неприязнью.
— Считаете себя умным, не так ли? — он наклонился вперед. — Теперь поднимется ужасная суматоха. Вам лучше оставаться в пределах досягаемости, Стюарт, так, чтобы я смог легко вас найти, когда вернусь назад.
Я пожал плечами.
— А куда я могу деться? Кроме того, я уже заплатил за комнату, а мне не чужда шотландская бережливость.
— Вы воспринимаете все чертовски спокойно.
— А чего еще вы от меня ожидали? Думали, что я начну обливаться слезами? — Я рассмеялся ему в лицо. — Не будьте ребенком, Грахам.
Его лицо напряглось, но он ничего не сказал; вместо этого он поднялся со стула и вышел из ресторана. Я на пятнадцать минут погрузился в состояние глубокой задумчивости, успев за это время отполировать тарелку с бараниной и прийти к решению относительно того, что мне делать с выпивкой, если она попадет в мои руки, поэтому после ланча я отправился на ее поиски.
Проходя через фойе отеля, я увидел Бушнера-Грахама, целиком поглощенного разговором в телефонной будке. Хотя в фойе было не особенно жарко, по его лицу катились струйки пота.
5
Я очнулся от глубокого сна из-за того, что кто-то потряс меня за плечо и прошипел:
— Стюарт, проснитесь!
Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Грахама.
Я уставился на него с недоумением.
— Как забавно! Я был абсолютно уверен, что закрыл входную дверь.
Он невесело усмехнулся.
— Вы ее закрыли. Вставайте, сейчас вас будут допрашивать. Вам лучше иметь ясную голову.
— Сколько сейчас времени?
— Пять утра.
Я улыбнулся.
— Гестаповская техника! Что ж, хорошо. Полагаю, я буду чувствовать себя лучше после того, как побреюсь.
Грахам заметно нервничал.
— Вам лучше поторопиться. Он будет здесь через пять минут.
— Кто будет?
— Увидите сами.
Я набрал в раковину горячей воды и начал намыливать лицо.
— Какова была ваша функция, Грахам, в этой необычной операции? Как телохранитель вы абсолютно безнадежны, так что это предположение мы отбрасываем сразу.
— Вы лучше бы перестали думать обо мне и подумали о себе самом, — сказал он. — Вам придется многое объяснить.
— Верно, — заметил я и, положив кисточку, взял в руки бритву.
Скрести собственное лицо полоской острого металла всегда казалось мне занятием бессмысленным и немного мрачным; я чувствовал бы себя более счастливым, если бы принадлежал к поколению волосатиков — агент по контршпионажу на службе у Ее Величества Королевы Виктории имел бы в их среде идеальное прикрытие.
Должно быть, я нервничал больше, чем мне казалось, поскольку порезался до крови при первом проходе. Тут кто-то небрежно постучался в дверь, и в комнату вошел Слейд. Он захлопнул за собой дверь, пнув ее ногой, и посмотрел на меня с кислой гримасой на своем скуластом лице. Его руки были глубоко засунуты в карманы плаща. Без всяких вступлений он коротко спросил:
— В чем дело, Стюарт?
Нельзя придумать ничего более изощренного для того, чтобы выбить человека из колеи, чем заставить его пуститься в запутанные объяснения с лицом, покрытым высыхающей пеной. Я снова повернулся к зеркалу и продолжал бриться — сохраняя молчание.
Слейд издал один из своих непередаваемых звуков — быстрый выброс воздуха через рот и ноздри. Он уселся на кровать, пружины которой жалобно заскрипели от его избыточного веса.
— Надеюсь, что для моего приезда имеются веские причины, — сказал он. — Мне не нравится, когда меня среди ночи выдергивают из кровати и перебрасывают самолетом на холодный север.