Беги, Люба, беги!
Шрифт:
С большим трудом удержавшись от слез, я торопливо глотнула из чашки. Тигрин несколько мгновений смотрел мне в лицо, потом порывисто схватил за руки и, сжав, слегка потянул на себя:
— Если хочешь, я поеду с тобой... Куда угодно... И когда угодно.
Все вокруг меня завертелось до головокружения. И тут раскаленную, словно электрическая лампочка, паузу разорвала оглушительная трель телефонного звонка.
Узнать имя неизвестного, так вовремя оградившего меня от трудного объяснения, не довелось. Отзываться на мое судорожное:
— Что, молчат? — вопросительно хмыкнул Тигрин, явно раздосадованный. — Не нужно было снимать трубку, пока не включился автоответчик.
— Он сломался, — хмуро ответила я, избегая смотреть на Максима. — Ерунда, просто ошиблись.
Пока я убирала со стола, Максим молчал. Потом шлепнул ладонью и встал:
— Что ж... Если ты в порядке, я, пожалуй, поеду.
— Если ты в «Медирон», может,подвезешь? У меня сегодня приемный день.
Я смотрела решительно. Тигрин окинул меня взглядом, вздохнул и кивнул.
В «Медироне» мало кто знал о моем несчастье. Оно было и к лучшему. После выразившего соболезнования Седоватого, отечески пожурившего, что я вышла на работу, меня час изводила Березкина, заставив таки разреветься с ней на пару.
К началу приема я направилась в седьмой корпус. Толстушка Сонечка встретила меня, как всегда, весело. Пока я ждала свою медсестру, она болтала без умолку обо всем, произошедшем последнее время на нашем этаже. Меж тем подошла Жанна. Судя по настороженному взгляду, она была в курсе, но тактично молчала.
Пациентов было мало, поэтому уже в три часа, пообедав, я направилась в пятый корпус. У дверей отделения травматологии увидела Марию Андреевну. Новости, которые она сообщила, огорчили и обрадовали одновременно. У Лидки сняли с левой ноги гипс, она уже вполне сносно сидела и почти внятно разговаривала. Но необъяснимые приступы кратковременного удушья продолжались и даже несколько участились.
— Мы сделали все анализы, — пожимала плечами доктор, — но полной ясности нет. А в остальном она чувствует себя хорошо, беспокойство прошло. Все в норме, динамика прекрасная... Сейчас она не спит, телевизор смотрит.
Я вошла в палату. Пошевеливая голой ступней, подруга возлежала на кровати, держа в левой руке пульт от телевизора. Ее волосы были собраны на макушке в смешной хвостик. Лидка сосредоточенно глядела на экран.
— Привет, дорогая! — улыбнулась я.
Подруга перевела взгляд на дверь, и брови ее радостно взлетели вверх.
— Лупка! Пивет!
Звучало смешно, но смеяться я не стала, чтоб не обидеть. Судя по счастливому блеску глаз, о смерти Олега Лидка не знала. И стоит ли говорить ей об этом, решить я еще не успела. А про себя я отметила, что выглядит она намного лучше.
— Ну, как ты?
— Номано! — бодро сообщила Лидка. — Де ты’ быа? Я ждаа...
Подумав пару минут, я все же решилась.
Если бы подруга могла открыть рот, непременно бы это сделала. Но шины на челюсти мешали, и
— Тепе похо?
— Плохо, — кивнула я, закусывая губу. — Я просто не могу представить, что Олега больше нет... Страшная смерть!
— Нече, Лупаша, се опойтеца! — оптимистично прошепелявила подруга.
— Да, конечно. Мария Андреевна говорит, что у тебя повторяются приступы удушья? Меня это беспокоит.
Но Лидка лишь отмахнулась. Приступы появились после случая с капельницей. Она тогда здорово перепугалась, хотя толком ничего и не поняла.
— Нейвы, это се нейвы, — философски вздохнула Вельниченко. — Вот тойко вштану — се пьяйдет!
— Слушай, подруга, а что ты в прошлый раз так усердно «пшикала»?
— Гошпоти... — взвыла она, схватившись рукой за лоб, — я ше сапыа щкажать тепе шамое клавное!
Выяснилось, что просила она бумагу и ручку. «Писать!» — вот что означал таинственный «пшат». В общем-то, можно было догадаться. Однако догадаться о том, что именно она хотела написать, едва ли смог бы человек даже с самой буйной фантазией.
— Что? — обескураженно переспросила я.
В переводе Лидкино сообщение выглядело так:
— Помнишь, весной тебе в переулке дали по башке? Так вот... Там был твой Тигрин! Это он разбросал тех троих по переулку... Он держал тебя на руках, сидя на мокром тротуаре, он вызвал «Скорую»... Я увидела его в аэропорту и узнала.
Довольно долго я задумчиво мычала, моргая на подругу. Если это был Тигрин, то почему вызвал «Скорую помощь», а не медироновскую машину? Засомневался, что я смогу оплатить услуги центра? Но больше меня интересовало другое — почему он об этом даже не обмолвился? Ну, не при первой встрече в центре, а позднее? Это что — скромность настоящего героя? Или подруге слишком сильно звезданули по кумполу и она что-то путает?
— Слушай, Лид... В тот день, когда ты разбилась, ты ехала на встречу с ним?
Она живо кивнула и рассказала, что из аэропорта они уехали вместе. По дороге болтали, и Максим попросил позвонить, если я дам о себе знать. Но я не проявлялась, и Лидка позвонила Тигрину сама. Тот сказал, что с удовольствием расскажет, что знает, но в данную минуту он чрезвычайно занят, и предложил встретиться на следующий день в парке у павильона. В тот день шел сильный дождь. Утром Лидке позвонили с почты и сказали, что на ее имя пришел перевод. Она зашла за ним перед встречей, но на почте подругу уверили, что никакого перевода не было и никто ей не звонил. Идти к парку от почты и в самом деле гораздо ближе через гаражи, вот почему она там и оказалась. Последнее, что она помнила, — звук шагов за спиной, когда вступила на лестницу...