Беглянка (сборник)
Шрифт:
– Я тоже, – с притворной игривостью подхватила Сильвия. Она сделала глоток, но разрушила магию момента, сказав: – Ты собираешься ему позвонить? Или как? Нужно его поставить в известность. Пусть узнает, где ты находишься, хотя бы к тому часу, когда он тебя ждет.
– Звонить не надо, – встревожилась Карла. – Я не смогу. Вот если б вы…
– Нет, – отрезала Сильвия. – Нет.
– Конечно, это дурость. Сама не знаю, что говорю. Мысли скачут. Вот, наверно, что нужно сделать: нужно в почтовый ящик записку бросить. А вдруг он ее раньше времени найдет? Я даже не хочу мимо дома в город ехать. Лучше вкругаля. А если я напишу… если я записку напишу, можно будет… можно будет вас попросить на обратном пути ее в ящик бросить?
Не видя более приемлемого выхода, Сильвия согласилась.
Она принесла бумагу и ручку. Подлила еще вина. Карла ненадолго задумалась, а потом написала несколько слов.
«Я уехала. За меня небойся».
Сильвия прочла это на обратном пути, отъехав от автовокзала. Она не сомневалась, что Карла знает, как пишется «не бойся». Просто от волнения запуталась. Запуталась, видимо, так, как Сильвии не снилось. У Карлы от вина развязался язык, но ни особых переживаний, ни огорчений не прибавилось. Она рассказала про ту конюшню, куда пришла работать сразу после школы, в восемнадцать лет, и познакомилась с Кларком. Родители хотели, чтобы она училась дальше; Карла согласилась только на ветеринарный колледж. Она хотела – всю жизнь хотела – одного: жить в деревне и работать с животными. В старших классах ее считали придурочной, всячески высмеивали, но она и бровью не вела.
Кларк был лучшим инструктором по верховой езде. От клиенток у него отбоя не было: женщины требовали, чтобы с ними занимался именно он. Карла его поддразнивала, и вначале, похоже, ему это даже нравилось, но потом надоело. Она извинилась и попробовала завести разговор о своих мечтах – точнее, о планах – открыть собственную конноспортивную школу, с прокатом лошадей, где-нибудь в сельской местности. Как-то раз она зашла в конюшню, увидела, как он вешает седло, и поняла, что влюбилась.
Теперь она считала, что это было влечение. Скорее всего, просто влечение и ничего больше.
По осени ей предстояло уволиться с работы и ехать учиться в Гвельф, но она отказалась: заявила, что возьмет себе отсрочку на год.
У Кларка была светлая голова, но терпения не хватило даже на среднюю школу. Со своей родней он не общался. Считал, что родня – это отрава, которая портит кровь. Он в разное время подвизался санитаром в психиатрической лечебнице, ведущим на радиостанции в Летбридже, что в провинции Альберта, дорожным рабочим вблизи Тандер-Бей, учеником парикмахера, продавцом в магазине военного снаряжения. И это лишь те занятия, которые он упомянул.
Она дала ему прозвище «Цыган-бродяга» – так называлась песня, старая песня, которую пела ей мать. Теперь она сама распевала эту песню дома, и мать поняла, к чему идет дело.
Вчера спала в уюте, в тепле, А нынче, укрыта дурманом, Заснула в степи на голой земле Рядом с бродягой-цыганом.Мать ей говорила: «Он тебя несчастной сделает, попомни мои слова». Отчим, инженер по профессии, считал, что Кларк даже на это не способен. «Бомж, – высказался он. – Перекати-поле». Стряхнул его щелчком, словно клопа.
Тогда Карла спросила: «Разве перекати-поле может скопить денег на покупку фермы? А он, между прочим, скопил». На что отчим только и сказал: «Я с тобой пререкаться не собираюсь». Тем более ты мне не дочь, добавил он, как припечатал.
Так что Карле ничего другого не оставалось, кроме как сбежать с Кларком. Домашние так себя повели, что сами, можно сказать, ее к этому подтолкнули.
– Когда все утрясется, ты свяжешься с родными? – спросила Сильвия. – В Торонто?
Карла вздернула брови, втянула щеки и вульгарно сложила губы кружком.
– Не-а, – сказала она.
Определенно, слегка захмелев.
На обратном пути Сильвия опустила записку в почтовый ящик, а дома убрала со стола, вымыла изнутри и почистила снаружи сковородку, в которой готовился омлет, бросила синюю скатерть с салфетками в корзину для белья и распахнула окна. В ней боролись жалость и досада. Когда девушка собралась принять душ, Сильвия отнесла в ванную свежий кусок яблочного мыла, и теперь этот запах распространился по всему дому; он же висел и в машине.
Ливень поутих. Сильвии не сиделось на месте, и она пошла прогуляться по дорожке, над которой в свое время потрудился Леон. Гравий, подсыпанный им на заболоченные участки, почти полностью смыло дождем. Когда им случалось гулять здесь весной, они высматривали дикие орхидеи. Она учила его различать лесные цветы, но он тут же забывал названия – помнил только триллиум. А ее прозвал Дороти Уордсворт [2] .
Минувшей весной она принесла с прогулки букетик собачьих фиалок, но Леон посмотрел на них (в точности так же, как порой смотрел на нее) с изнеможением, с неприятием.
2
Дороти Уордсворт(1771–1855) – сестра поэта-романтика Уильяма Уордсворта, английская писательница, славу которой составили ее дневники, полные вдохновенных описаний природы.
У нее перед глазами стояла Карла – Карла, входящая в автобус. На прощание она еще раз поблагодарила Сильвию – искренне, но уже почти небрежно, а под конец чуть ли не весело помахала рукой. Уже свыклась с мыслью о спасении.
Около шести вечера Сильвия позвонила в Торонто, чтобы узнать у Рут, добралась ли до нее Карла. В трубке зазвучал автоответчик. «Рут, – начала Сильвия, – это Сильвия. Звоню насчет девочки, которую я к тебе направила. Надеюсь, она тебя не слишком обременит. Надеюсь, все будет хорошо. Тебе, вероятно, покажется, что она слишком поглощена собой. Это, наверное, молодость. Сообщи мне, как у вас дела. Договорились?»
Перед тем как лечь спать, она еще раз набрала тот же номер, но вновь попала на автоответчик, сказала: «Это опять Сильвия. Просто хотела убедиться» – и повесила трубку. Было между девятью и десятью вечера, еще даже не стемнело. Рут, видимо, пока не вернулась, а девушка не хотела подходить к телефону в чужом доме. Сильвия попыталась вспомнить, как зовут жильцов, которым Рут сдавала второй этаж. Наверняка в такое время люди еще не спали. Но вспомнить не удалось. Оно и к лучшему. Зачем нагнетать тревогу, суетиться, проявлять излишнее беспокойство.