Беглые в Новороссии (сборник)
Шрифт:
– Зачем?
– Дайте нам девку нашу да бочку водки еще; мы уйдем.
– А кнутов? – закричал, не выдержав, Абдулка в щель ворот.
– Нет, теперь уж нас никто не тронет; мы бурлаки, а бурлаков турецкий салтан берет теперь под покров!
Такие толки действительно в то время ходили между беглыми.
Пока люди полковника переговаривались с пьяными депутатами, сам Панчуковский, совершенно растерянный, сидел у письменного стола.
– Не догадался я, забыл послать ночью верхового в город или хоть к соседям; кто-нибудь прорвался бы на добром коне. А сегодня уже поздно: они оцепили хутор Кругом и, как видно, идут напролом! Поневоле тут и о голубиной почте вспомнишь.
Панчуковский написал наскоро письмо к Шутовкину, прося его дать знать об этих событиях в стан и в город, и позвал Самуйлика.
– Ну, Самуйлик, бери же лучшего коня да скачи к Мосею Ильичу на хутор, напролом; авось проскочишь… А ее я выпущу!
Вздохнул Самуйлик, вспоминая собственные советы и предостережения полковнику, когда тот замышлял об Оксане. Но не успел Панчуковский передать кучеру письма, как с надворья раздались новые крики.
– Что там? – спросил полковник и подбежал к окну.
– На ток, на ток! – ревела толпа, подваливая снова от шинка. – Скирды зажигать! Не соглашаются, так на ток! Небось выдадут тогда! Валяй, а не то так и нивы запалим!
Опять загудели крики. Пьяные коноводы направлялись уже к току. Душа Владимира Алексеевича начинала уходить в пятки. Но в это время вдали, за косогором, звякнул колокольчик. Ближе звенит и ближе. Застучало сердце Панчуковского. Он вскочил и взбежал в сотый раз наверх. Разнокалиберный люд столпился у шинка. Раздались крики: «Исправник, исправник!» Не прошло и минуты, как толпа мигом пустилась врассыпную, кто по дороге, кто к оврагам, кто в недалекие камыши. Кто был с лошадью, вскочил верхом; все пустились в разные стороны. В сизоватой дали, из-за косогора, точно показалась бричка вскачь на обывательских [48] . За нею, верхами же, скакали человек тридцать провожатых. То были понятые. Так всегда здесь в степи ездил на горячие следствия любимец околотка, исправник из отставных черноморских моряков, капитан-лейтенант Подкованцев. За ним так же вскачь ехал еще зеленый фургон.
48
В повинность крестьян и низших городских сословий входило предоставление на короткие расстояния лошадей, которые в отличие от почтовых назывались обывательскими лошадьми.
С форсом подлетев к растворенным уже настежь воротам Панчуковского, Подкованцев остановился, скомандовал понятым: «Ловить детальных; кого захватите, в кандалы! Лихо! Марш!» – въехал во двор, вылез из брички, взошел, пошатываясь, на крыльцо и в сенях встретился с полковником, у которого, как говорится, лицо в это время обратилось в смятый, вынутый из кармана, платок.
– Честь имею во всякое время, кстати и некстати, явиться другом! – бойко отрапортовал залихватский капитан-лейтенант, постоянно бывший навеселе и говоривший всем помещикам своего округа «ты».
– Ах, как я рад вам! Избавитель мой!
Панчуковский обнял Подкованцева, поцеловал его, хотел вести в кабинет и остановился. За спиной станового стоял полупечально, полуосклабившись, в той же знакомой синей куртке, рыжеватый гигант Шульцвейн.
– Какими судьбами? – тихо спросил, сильно покраснев, Панчуковский.
– Вы господину Шульцвейну обязаны своим освобождением от шалостей моих приятелей, беглых, если они вам что плохое сделали! – сказал Подкованцев.
Панчуковский в смущении протянул руку колонисту и указал ему на развалины сгоревших и еще дымившихся изб.
– Да, – говорил, поглаживая усы, исправник, – меня господин Шульцвейн известил; он меня за Мертвою нашел! Эк, подлецы! Кажется, мои беглые взаправду расшалились. Уж это извините; с ними тут не шути. Надо облавы опять по уезду учинить. Нуте, колонель [49] , теперь бювешки [50] , пока моя команда кое-что сделает. Эйн вениг [51] коньячку! А не худо бы и манже [52] ; я целых три дня ничего не ел, за этими мертвыми телами. Трех потрошил, лето – вонь… тьфу! Ты, впрочем, не удивляйся дерзости своих обидчиков; это у нас бывало прежде чаще. Одному еврею-с живому даже голову отпилили беспаспортники; я ее сам видел. Вотр санте! [53] – прибавил исправник, выпивая стакан коньяку, – так-таки ее и отпилили пилой, да еще тупою; я ее и за бородку держал! Тут уж они в наготе-с!
49
Полковник (фр. colonel).
50
Выпить (от фр. buveur – пьющий, любитель выпить).
51
Немного (нем. wenig).
52
Поесть (от фр. manger).
53
Ваше здоровье! (фр. Votre sante!)
Принесли закуску. Подкованцев уселся над икрой и над балыками.
Шульцвейн кряхтел, ухмыляясь, потирал себе румяные щеки и масленые кудри и, сильно переконфуженный, похаживал возле окон. Улучив минуту, он отозвал Панчуковского в сторону.
– Скажите, пожалуйста, – начал он, с видимым участием схватив полковника за руку, – неужели это правда, за что поднялись на вас эти негодяи?
– Что такое? Я вас не понимаю.
– Да о девушке этой-то: говорят, что действительно вы ее похитили?
– Вы верите? Не грех вам?
– Как тут не верить? Я вот просто потерялся. Вы знаете, я свои степи часто объезжаю. Мой молодец вчера мимо вас ко мне спешил из Граубиндена, увидел здесь это дело, расспросил и прискакал ко мне, а я уж поспешил вот к исправнику.
– Очень вам благодарен! Но могу вас уверить, что эти пущенные слухи – сущий вздор. Я не похищал этой девушки, и ее у меня нет.
– За что же эти буйства, скажите, эти поджоги? Удивительно!
– Слышите? – спросил Панчуковский вместо ответа, обратясь к исправнику. – Шульцвейн удивляется, из-за каких это благ я подвергся тут такому насилию!
– Могу вас уверить, – обратился через комнату Подкованцев, жуя во весь рот сочный донской балык, – за полковника я поручусь, ма фуа [54] , как за себя! Это мой искренний друг, и дебошей делать никогда он не был способен – пароль донёр! [55]
– За что же, однако, эта толпа решилась на такие действия?
Панчуковский улыбнулся.
– Какой же вы чудак, почтеннейший мой! Не знаете вы здешнего парода! Мой конторщик сбавил цену на этих днях. Многие стали с половины недели, а пришли к расчету, – все одно захотели получить и подпили еще вдобавок. Шинкарь перепугался, ушел, а они бочку разбили. Что делать! На то наша Новороссия иногда Америкой зовется! Ее не подведешь под стать наших старых хуторов: что в Техасе творится, то и у нас в Южнобайрацком уезде.
54
Поверьте (фр. ma foi).
55
Честное слово (фр. parole d’honneur).
– Именно не подведешь, – гаркнул, утираясь, Подкованцев, – еще раз, вотр санте! А теперь, поманжекавши, можно и за дела… Ну что, Васильев?
На пороге залы показался рослый, бравый мужик. Это был любимый исправницкий сотский, как говорили о нем, тоже из беглых, давно приписавшихся в этом крае.
– Что, поймал еще кого?
– Шестерых изловили, ваше благородие, а остальные разбежались.
– Лови и остальных.
– Нельзя-с, в уезд господина Сандараки перебежали, граница-с тут за рекой…