Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945
Шрифт:
Во время атаки противника корректировщик огня должен одновременно выбирать количество и тип орудий и снарядов для правильного руководства огнем и быстрого и эффективного отражения атаки противника. Хотя во многом это вопрос военной науки, его действия в известной степени можно назвать и высоким искусством.
Во время продолжительных боев противники ведут плотный, но кратковременный заградительный огонь для уничтожения вражеских позиций. В отличие от Первой мировой войны, когда такой обстрел велся несколько дней или даже недель подряд, артиллерийские сражения на Восточном фронте велись снарядами меньшего калибра, которых использовалось в количественном отношении гораздо меньше.
Как только начинался заградительный огонь по тылам противника, было очень важно занять оборону для отражения наступления вражеской пехоты. Чаще всего нам удавалось отбить атаки русских раньше, чем они успевали внедриться в наши оборонительные позиции. В некоторых случаях они достигали передовой и вынуждали нас отступить, однако мы быстро предпринимали контратаку силами резервов и отвоевывали свои прежние позиции. Благодаря прекрасным действиям нашей фронтовой разведки под Урицком, красноармейцы редко заставали нас врасплох.
За время позиционной войны на фронте под Ленинградом количество войск немцев и русских было примерно равным, хотя частям Красной Армии недоставало нашего опыта, подготовки и уровня руководства. Противники постоянно совершали многочисленные разведывательные вылазки и более продолжительные атаки боем для прощупывания оборонительных позиций друг друга, а также захвата «языков». Занимаясь корректировкой огня и постоянно бывая на передовой, я постоянно оставался начеку, зная, что являюсь лакомой добычей для русских фронтовых разведчиков.
Если я замечал бойцов Красной Армии на открытом пространстве, то немедленно сообщал об этом в тыл и пытался направить на них огонь наших орудий. Наши тяжелые орудия имели большое преимущество над пулеметами, которое заключалось в их дальнобойности. Одними пулеметами остановить натиск врага было невозможно, он мог подойти очень близко к нашим позициям.
Когда наши части проводили разведку боем, мы были готовы в любую секунду открыть огонь, чтобы прикрыть их возможное отступление. Помимо прощупывания мощи советской обороны и захвата пленных, такие вылазки позволяли определить местонахождение артиллерийских орудий противника. При помощи подслушивающих устройств это делала специальная группа, дававшая нам возможность нанести мощный и точный удар по врагу.
Вскоре после Рождества Шютте пожаловался мне, что ему надоела монотонная служба в составе орудийного расчета. Одной холодной ночью мы решили совершить вылазку на занесенную снегом ничейную землю. Вооруженный одним лишь автоматом МР-40 и килограммом динамита, Шютте сумел проскользнуть мимо советских часовых и подползти к вражескому блиндажу. Забросив динамит в амбразуру, он крикнул: «Получайте ваш хлеб!»
Он повторил такую вылазку по меньшей мере еще один раз. Во втором случае я даже слышал взрыв динамита. То, что началось как несанкционированный поступок, вскоре получило одобрение начальства. По его рекомендации и по моей подсказке Шютте позднее наградили одним из высших орденов рейха — Золотым крестом.
Нам было хорошо известно бедственное положение с продуктами питания в Ленинграде. Мы часто обсуждали эту тему и всерьез опасались того, что городские власти погонят женщин и детей прямо на наши позиции. Стрелять в безоружных гражданских было бы немыслимо. В таком случае я бы просто накормил этих несчастных и отпустил обратно, убедившись в том, что противник в их числе не стал засылать к нам в тыл мужчин призывного возраста.
Примерно в то же время наша разведка узнала, что Красная Армия собирается запускать на наши позиции собак, обвешанных динамитом, специально обученных для подрыва нашего транспорта. Динамит должен был взрываться при помощи радиосигнала, который ловился антеннами, привязанными к спине животного, и приводил в действие взрыватель.
Несмотря на то что таких собак у русских было крайне мало, начальство приказало нам отстреливать всех животных, приближавшихся к нашим позициям. Это был крайне неприятный приказ для большинства из нас, но мы были вынуждены его выполнять. Со временем война ожесточает человеческие сердца и заставляет совершать зверские поступки, о которых вы даже не помышляли в мирной жизни.
В начале 1942 года к нам на передовую прибыл журналист немецкоязычной газеты, издававшейся в столице Эстонии. Он побеседовал с несколькими солдатами и когда попросил разрешения сфотографировать меня, то я согласился. К моему великому удивлению, 2 апреля 1942 года моя фотография появилась на первой странице «Ревалер Цайтунг». Ее сопровождала такая подпись: «Этот немецкий солдат, которого можно увидеть в окопах, молод, энергичен и уверен в победе». Хотя я с юмором воспринял эти слова, они тем не менее точно отражали высокий моральный дух, который мы испытывали в те далекие дни.
В начале марта командование группы армий «Север» приказало нашей дивизии начать подготовку к передислокации. Через пару дней ночью мы оставили наши позиции, которые тут же заняли полицейские части. В них входили офицеры полиции, добровольно пожелавшие служить в пехотной дивизии и дивизии войск СС, в составе которой были добровольцы из Швеции, Норвегии и Дании.
Скандинавы в своей массе отличались высоким ростом. Их головы были видны над сугробами, наваленными перед окопами, и они часто делались добычей советских снайперов. Еще до ухода из Урицка мы узнали, что в первый же день на передовой погибло около десятка солдат из этих стран. Это послужило им хорошим уроком, и они по достоинству оценили меткость русских снайперов.
Когда мы покидали Урицк, наша уверенность в скорой победе заметно пошла на убыль. Нам стало ясно, что война в России затянется надолго. Тем не менее я по-прежнему считал, что победа над Россией — дело решенное, это лишь вопрос времени.
Урицк был зоной боевых действий, почти полностью покинутой обитателями. Однако около сотни гражданских жителей там еще оставалось, по преимуществу женщины и дети. Они держались от нас на расстоянии, но не проявляли видимой враждебности к нам. Движимый любопытством и желанием ближе узнать быт русских, я решил побывать в одном из домов. Я попал в маленький чистый домик, где при помощи жестов сумел пообщаться с его жильцами. Хотя после этого русские, по всей видимости, стали более человечно относиться ко мне, их истинные чувства к немцам скрывались под маской невозмутимости.
Несколько русских военнопленных и одна местная девушка работали на нашей ротной кухне, размещавшейся в тылу, в двух-трех километрах от передовой. Неудивительно, что у девушки завязались романтичные отношения с кем-то из наших поваров. Военные правила запрещали подобное общение с местным населением, в основном из опасений, что оно может шпионить в пользу советских войск.
Хотя это была настоящая романтическая связь, о которой мне было известно из первых рук, в нашем полку я знал солдат, которые пользовались хроническим голодом местных молодых женщин для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Захватив буханку хлеба, они отправлялись за пару километров от линии фронта, где за еду получали желаемое у голодных русских женщин и девушек.