Беглый огонь
Шрифт:
Если бы кто увидел в этот вечерний час Илью Ивановича Купчеева, то поразился бы перемене, произошедшей с его лицом. Оно словно закаменело, губы сузились, глаза смотрели прямо в пустоту, но казалось, видели там то, чего никто другой не заметил бы, – взгляд их был острым и зорким.
К дьяволу шансы! Это его земля, его город, его страна! И никому, никому он не позволит здесь командовать и властвовать! Блицкриги хороши на бумаге, на штабных картах; и кто бы ни был тот стратег, что решил прибрать Покровск и все, что в нем, в свои закрома, он не учел одного:
Илья Иванович откинулся в кресле. Вчера жизнь была еще ясной и понятной… А в выходной даже выкроил время, посмотрел «Жестокий романс», в который раз смотрел, а душу трогает… И еще одно вдруг заметилось, то, чего не замечал раньше: вот те Паратов, Выживатов – миллионщики, а прогуливаются спокойненько, с обывателями раскланиваются, ни тебе охраны из стриженых или, наоборот, по тогдашней моде, бородатых битюков, ни тебе рэкетиров отмороженных, ни тебе убивцев наемных… И в голову никому не приходило укокошить миллионщика, чтобы «проблему ре-шить».
И ведь не глупее были люди, а милосерднее, совестливее, добрее, вот что!
Как шутники шутили во времена КПСС? «В тыся-ча девятьсот семнадцатом году Россия стояла на краю пропасти. С тех пор она сделала большой шаг вперед». А в наши девяностые – так и совсем немаленький.
Господи Боже, догадаемся ли когда, что потеряли? Надоумишь ли когда людей Твоих?
Илья Иванович посидел с закрытыми глазами, помассировал веки. Впереди у него была бессонная ночь. И он это знал.
Глава 26
Кротов хотел расслабиться. И не мог. Потому что не мог решить главный вопрос: что делать с Панкратовым и его людьми?
Нет, то, что надо мочить, – это без вопросов. Тогда он, Крот, очень нужен будет Филину, тому придется общаться именно с ним, он станет, как выражается главный Папа страны, «гарантом стабильности» в отдельно взятом Покровске.
То, что базлал перед безвременной кончиной Шарик, – не так глупо и безопасно. Все, кого он перечислил: и Резо, и Роман, и Жид, и тем более Анварчик, выставят предъяву по поводу мочилова в городе и изменившихся раскладов. И для Шерифа проще всего принять нового московского Смотрящего, а авторитетам выложить голову его, Крота, на блюдечке. С го-лубой каемочкой. В прямом смысле: братва любит красивые жесты «доброй воли».
Два особняка в лесу расположены рядом, за одним забором. Крот со своими людьми – в большом доме, Ильич с тремя «серыми волками» – в деревянном, дачного типа домике. Может, запалить его к едрене фене? Припереть поленцами двери, поставить братков с пушками у окон и запустить «петуха»! Или – без хитростей: прополоскать этот блочно-щитовой курятник из «калашей»? Это только в американских боевиках всякие там сигалы и ван-даммы под шквальным автоматным огнем ползают змеями, переругиваются с телками, отпускают шуточки и между делом успевают перестрелять нападавших: кино – оно кино и есть. А в жизни – тяжелые пули «калашниковых» превратят Ильича с помощничками в груду рваного тряпья… И – проблема исчезнет. Сила будет у него, Крота; силу уважают. А по понятиям – столкуются.
Да! Мочить Шерифа нужно сегодня, как стемнеет! Мочить без дураков и сантиментов! Мо-о-очить!
Кротов поднял трубку внутреннего телефона:
– Кадет, зайди.
Здоровяк Колян по кличке Кадет появился через пару минут.
– Присаживайся. Потолкуем.
Тот пожал плечами, присел.
– Где этот мэр сейчас, которого вы с Эдичкой потрошили?
– В ямке, – пожал плечами Кадет. – Где ж ему еще быть?
– В лесу?
– Ну. Хорошую ямку нашли. Глубокую. В низинке. За год черви дочиста сгложут.
– Погоди, Кадет. Ты его ведь колонул с Эдиком?
– А то…
– Так чего Шериф со своими серыми приперся?
– А я знаю? Его поймешь, того Панкратова, как же.
– Скользок?
– Да не то чтобы скользок, Крот, а закрыт. Как в танке. И за хобот не ухватишь. Волчара тот еще, опытный.
– Боишься его?
– Да когда я кого боялся?
– Ты мне не вкручивай!
– Да ты чего, Крот, в натуре… На вшивость решил меня проверить? На правиґло поставить на старости годков?
– Думаю я себе, Кадет. Сильно думаю. Не сдал бы нас этот Шериф московским…
– Ментам, что ли?
– Братве.
– А что ему за корысть?
– Ладно, ничего.
Кадет только плечами пожал: ничего так ничего.
– Да, Колян, а что ж вы с мэром так неаккуратно?
– В смысле?
– Перемяли вы его с Эдичкой, раз подох он.
– Крот, я ж тебе говорю, а ты сбиваешь! Как Ильич своих серых прислал, так они его наркотой и накачали. По самую маковку. С ним двое его до-о-олго во-зились.
– А вы?
– А чего мы? Мы свое дело сладили. А что у Ильича за дела, не нашего ума. Ты с ним перебазарить можешь, я – нет. Уговор ведь такой.
– Ага. Уговор-приговор. Что пацаны? Расслабились?
– Помалеху.
– Лады. Иди, можешь тоже малеху. Но посматривай.
– А то.
Кадет встал, недоуменно пожал плечами – дескать, чего звал на пустой базар? – и скрылся за дверью.
А Кротов остался думать. Мочить Панкратова с его людьми – без вопросов. Кадет, Эдичка, Хлыст… Эти надежны. Да и остальные, будь что, не подведут. Вопрос: когда?
Своим людям Крот расслабляться по-крупному за-претил, мотивировав просто: еще не вечер. Но снять напряженное ожидание неведомо чего нужно, потому браткам было разрешено принять по стакану водяры и развлечься с прихваченными с рынка четырьмя девками. Не фонтан, четверо на полторы дюжины пацанов, но лучше, чем ничего. Часикам к десяти – одиннадцати парни будут бодры, как голодные псы, и лишний напряг снимут, вот тогда и мочкануть Панкратова со товарищи. Да и ночи по этой поре темные, безлунные. Самое то.