Беглый огонь
Шрифт:
Ага. Ольга начала соображать в хорошем темпе и вполне приемлемом направлении. Пора придавать этому направлению азимут.
– Милая барышня, ты зачем меня подобрала на дороге?
– Как это – зачем? Что, нужно было бросить?
– Во-о-от. Значит, из человеколюбия. Впрочем, какого именно человека ты любишь: «простого советского», волею злой судьбы-индейки брошенного под колеса твоей иномарки, или сидевшего за рулем в тот злополучный миг – от этого суть дела не меняется. Быть доброй самаритянкой – это крест длительного ношения. Взялся – пыхти. Помнишь, как в Писании? Самаритянин подобрал человека, омыл раны, доставил в гостиницу и заплатил вперед, чтобы заботились, кормили, поили, ни в чем не отказывали до полного выздоровления…
– Что ты плетешь?!
– И это было эгоистично с его стороны. И не учитывало реалий. А что, если как только добрый самаритянский купчик с предельно чистой совестью отъедет, этот ханыга, хозяин отеля, просто-напросто выбросит несчастного раненого умирать в поле? Мораль: добро должно быть не только конкретно, но и доведено до логического финала.
– До какого?
– До счастливого. Трагедии мне нравятся куда меньше комедий. Хотя трагедии почему-то считаются великими произведениями, а комедии – обыкновенной развлекухой. Не так?
– Олег, чем ты занят?
– Заговариваю тебе зубы. Ты успокоилась?
– Ха! Он зубы мне заговаривает! И о безмятежности душевной беспокоится. Ха! – Ольга взяла бутылку и приложилась на этот раз вполне основательно. Босоногое детство сказывалось. – Знаешь, чего я боюсь?
– Злого сифилиса?
– Собственного легкомыслия. Наверное, я крайние года два действительно слишком хорошо жила. А потому… Вот, подобрала на улице мужика, привезла в дом… А он за неполные сутки знакомства успел навалять гору трупов…
– Это была самооборона…
– Набить морды ментам при исполнении, а я… Я не знаю не только кто ты такой и откуда, я даже твоей фамилии не знаю! Нет, я точно ненормальная. Знаешь почему? Серега с батяней, матерью и бабкой в Покровске жил, а я, считай, до семи лет у материной мамы, ба-бушки Дуси, в деревне. И потом только и страдала, как туда, на волю и свободу, в поля, вырваться. И когда уже Серега деловым заделался, мне все было по фигу! Да и… Неудачное замужество… даже два. Такие дела. Ладно. Ты меня убивать ведь не станешь?
– Не-а.
– И утюгом каленым по нежным персям водить не будешь?
– Зачем мне?
– Все так говорят. Все-таки, по-моему, ты не бандит. Бандит не стал бы ментов щадить. – Она задумалась, закурила сигарету. – Но и ты меня потом под статью не подставляй, ладно? Как задание свое выполнишь. – Ольга замолчала, глядя в одну точку.
– Я что, похож на мента?
– Вот на мента как раз не похож. Слишком раздолбаистый. Но и деньги на тебя особого впечатления не производят. Значит, ты «сосед». Таких полудурков даже в ФСБ остались считанные единицы. Но, наверное, есть.
– Я что, действительно…
– Прекрати, Олег! Ладно, там, в квартире, мне не до того было, а вот когда ты ментов валял… Это – жесткая рукопашка, никакой не стиль, каким в спортзалах учат. Это первое. Второе: ты не здешний.
– Но это еще…
– Погоди. Третье и главное. У тебя в лице какая-то отрешенка.
– Да?
– Словно ты получил важное задание и с тем – отпущен в свободный вылет. Задачу свою ты готов выполнить, невзирая на лица и ранги тех, кто будет тебе противостоять.
– Тебе бы романы писать.
– Вот-вот. Олег, мне тридцать один год скоро, но вот что я думаю… Я умная и проницательная баба, ты не подумай, что хвалюсь, так и есть. Но порой поступаю так, что… Вот с теми же Серегиными «сослуживцами» лопухнулась, как девка сопливая… Зачем вообще в квартиру пускала?
– Не переживай. С каждым может случиться.
– Глупого бабьего у меня еще выше крыши, вот что. И самое противное… Расставаться с этим вовсе не хочется. Ладно, не обращай внимания на болтовню пьяной женщины. Садись за руль.
Мы поменялись местами.
– Только не думай, что я тебя из чистой бабьей дури буду теперь прятать. Все ж мужик, какая-никакая, а защита. И пистолетом ты пользуешься, как стоматолог – отечественной бормашиной: такие дырки крутишь, что никакой пломбой не закроешь. – Она вздохнула. – А на своих теперь надежды мало. – Помолчала, задумавшись о своем, женском, добавила: – Да и не особая я стерва, а? Просто жизнь такая.
Я пожал плечами. Спросил:
– Далеко едем?
Ольга отхлебнула из бутылки:
– В пампасы. Налаживать тихую жизнь на лоне природы. Пока все не уляжется. Синоптики обещали солнечное бабье лето. И сухую осень.
– Я в ваших пригородах не вполне. И где у вас пампасы, а где – прерии, не сильно соображаю.
– Вперед, ковбой. Когда поворачивать, я скажу. А пока – вперед.
Глава 41
Лучшего места для подполья не пожелал бы и вождь мирового пролетариата. Река Лужа неспешно струила покойные воды, начинающие желтеть листки на березках чуть подрагивали под порывами ветерка, редкие из них падали на уже холодную прибрежную рябь воды и то замирали, то кружились, будто исполняя вековечный танец ежегодного увядания. И этот танец был прекрасен, как солнечный закат. Возможно, природа задумала все именно так: торжественный, мистический, величественный и неразгаданный апофеоз заката как переход к новому дню… Почему же тогда старость и кончина человеческая так уродлива, унизительна, почему так мало в них от достоинства вечности?..
Обустроились мы не в шалаше. Окрестности тихого райцентрика были облюбованы новыми русскими средней руки из столицы и застроены дачами в старокупеческом стиле и без игривых претензий сильных мира сего, взявших моду городить под самой Москвой диковатые строения, состоящие из бесчисленных башен и полуметровых стен красного кирпича, по мрачности напоминающих замки-казематы средневековых воителей, а по надежности постройки – кронштадтские капониры времен царя-батюшки Александра Третьего. Этакие кремли в миниатюре. Если это не мания величия в сочетании с манией преследования, то что?