Беглый огонь
Шрифт:
– Короче – экстрасенс.
– А ты зря иронизируешь. Посмотришь.
– Лады.
Да и вовсе я не иронизирую. Классик сказал просто и значимо: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Шекспиру стоит верить. Тем более жизнь столь часто подтверждала справедливость этих слов… Ну а когда она становится похожей на полную безнадегу, я вспоминаю слова митрополита Антония: «Если ты обращаешься к Богу, будь готов, что он тебя услышит». И поведет тебя «вратами узкими» не к деньгам, не к пьедесталу из кучи тугриков, а к тому, что более всего способствует выполнению твоего долга
– Выходим. Кладбище, – прервала мои размышления Ольга.
Толстая каменная ограда чуть ниже человеческого роста отделяла суетный мир от тех, кто уже никуда не спешил.
По правде сказать, места «последнего приюта» я не люблю. Некоторым в кайф бродить среди некрополей и размышлять о бренном и вечном; но расхожая фраза «все там будем» никого не утешает. Пока жив, я предпочитаю думать о живом и – делать; только то, что ты успеешь сделать здесь, под солнцем, и будет мерилом твоей значимости и в настоящем, и в будущем, как в мире живых, так и в стане мертвых.
К тому же я боюсь мертвяков. По русской традиции, слова «мертвец», «мертвяк», «покойник» – существительные одушевленные; трупы никого не пугают, потому как они есть лишь набор составленных в определенном порядке микроэлементов, а вот похоронная обрядность и связанные с этим суеверия… Не знаю, не понимаю и даже приближаться к сей тайне не берусь. «Есть многое на свете, друг Горацио…» А потому в этом вопросе стараюсь следовать мудрой книге: «Что заповедано тебе, о том размышляй, ибо не нужно тебе, что сокрыто».
Видимо, стоять стражем на пороге жизни и смерти куда утомительнее, чем способствовать проводам в по-следний путь. По сравнению с пьющим доходягой доктором появившийся бригадир землекопов-камне-тесов-гробовщиков Васятко просто излучал здоровье, жизнелюбие и оптимизм. Хотя и было в глазах нечто, но это если всматриваться… А так – здоровенный, под два метра ростом детина лет около тридцати, розовощекий, круглолицый; хэбэшная выцветшая гимнастерка едва стягивает рвущуюся на волю могучую грудь, на макушке – поношенная шапочка с легкомысленным помпончиком.
– Лелька, какими судьбами! – Васятко расплылся в улыбке, открывшей все сорок четыре здоровых зуба. Но глаза притом смотрели зорко, вдумчиво; только кинув взгляд на Ольгу, Васятко сразу и однозначно сделал вывод: поводом к ее появлению послужило не столь печальное событие, как кончина родных и близких, а значит – у клиента другой интерес.
– По делу мы к тебе, Вася.
– В контору пойдем? – посерьезневши, спросил малый.
– Нет. На свежем воздухе потолкуем.
Васятко бросил на меня беглый взгляд, пытаясь оценить: хахаль, телохранила или заказчик? Уж что он там решил, неведомо, а несокрушимый покой и умирот-воренка на лице были полными: с кем поведешься. Излишней суетливостью кладбищенский начальник не страдал. Они прошлись с Ольгой по дорожке и обратно, неспешно, неторопливо, вернулись. Видимо, Ольга изложила ему ситуацию без прикрас: мастер лопаты и гвоздя окинул меня совсем другим взглядом, сказал тихохонько:
– Вам бы все штабеля городить, а нам – заботушка… – Потом серьезно так, орлиным взором полководца, оглядел хозяйство: ряды крестов, гранитных и не очень памятников, старинные деревья, молвил: – Найдем местечко. Понятно, не здесь, на Преображенском погосте, здесь для них много чести будет. – Протянул здоровенную лапищу, куда Ольга опустила ключи от квартиры.
И вдруг улыбнулся развеселой мальчишеской улыбкой:
– Не боись, Лелька, упокоим как надо, рассуем, подселим к другим жильцам, по уму, никто не сыщет.
– А мертвяки в обиде не будут, за подселение? – легкомысленно созорничала Ольга.
Васятко глянул на нее серьезно, вот только совсем нездешним взглядом:
– Не. Когда к ним со всем уважением, они без обид. Пора мне, – произнес он и пошел творить таинство превращения трупов в покойников.
– Уф! – выдохнула Ольга, когда забрались в машину. – Вроде и гора с плеч, и…
– Они что же, прямо на похоронном автобусе к дому поедут? Под покровом ночи темной?
– Вот еще. На грузовичке. Сгрузят цемент в мешках, какую-нибудь мухобель строительную, да и сами в хэбэшке: кто сейчас различит, ремонтная бригада или похоронная… Трупы в мешки тоже упакуют, в кузов и – до свидания. А уж куда их дальше они поселят-трудоустроят – не моего ума дело.
– Что, тоже данники брата Сереги? – спросил я, между прочим.
– Нет. Братки с кладбищенскими не вяжутся.
– Чего? Неужто суеверны зело?
– Не без того: тот свет – предмет темный. Да и кладбищенские тоже не пальцем деланные. Лет десять назад какие-то борзые ребятишки решили было погосты под «крышу» взять: уж очень местечко прибыльное да бизнес прокрутный. Назначили стрелку и – пропали. Без стрельбы, поножовщины, шума, гама… На кладбище ведь сторонних людей нет – династии. Если кого и берут, то конкурс, как в МГИМО. Да и спецы среди кладбищенских самые разные попадаются: кто венки плетет, кто – петелькой так орудует, что куда там итальянской «Ностре»…
Ольга прикурила, продолжила:
– Васятко – одноклассник мой, вроде знаю его больше двадцати лет, а вот когда говорю с ним, все – оторопь берет. Он и когда пацаном был, а пацаны все вместе вроде и играли, а все – в сторонке от него держались, насколько возможно было. Он ведь – потомственный похоронщик; батянька у него самолично могилушки рыл, сейчас – возраст вышел, домовины ладит на дому… Бр-р-р… Как-то мы классе в шестом, что ли, к Васятке заходили, заболел он: не дом – склеп какой-то.
– А я по простоте думал, похоронщики сплошь выпивохи и люмпены. А этот – молоко с коньяком.
– Люмпены – копальщики, но они у кладбищен-ских в наеме; они и вправду пьют ведрами, да глядишь – годков через три – пять уже и откидываются. А здешние – кадровые… Ладно, хватит о потустороннем, – решительно произнесла Ольга. – Дай-ка бутылку. Меня после общения с Васяткой всегда-то дрожь бьет.
А я вспомнил Васяткину многомерную фигуру и понял несоответствие: доктор Катков хоть и был похож на Харона, а глаза светлые: думки у него, как человека на этом свете задержать. А у Васятки будто аршин в глазах: так с тебя мерку и снимает да прикидывает, как тебя «по уму» лучше переправить, чтобы не в обиде был. Ольга права: жутковато.