Беглый огонь

Катериничев Петр

Буркун снова сник. Даже его эмоциональная шустрость куда-то подевалась, вздохнул, махнул обреченно рукой:

– А впрочем, и это бесполезно. Даже подвиги. Мы не сумели удержаться, нас уложили на обе лопатки и связали крепко-накрепко, как Гулливера. И не дадут подняться. Вы бывали в Покровске, Олег?

– Мельком, – ответил я и не то чтобы очень соврал: события катились так, что действительно были похожи на всполохи блица в кромешной тьме, когда успеваешь выхватывать только фигуры, постоянно меняющиеся выражения лиц, зыбкое расположение предметов, но не больше.

– Ничего не слышали про специализированный цех на «Точприборе»?

Я покачал головой.

– Вот. А я знавал главного инженера этого цеха.

– Разве в отдельном цехе бывает главный ниженер?

– Видите

ли, Олег… Это только название, «цех», на самом деле это лаборатория, своего рода мини-завод, жутко засекреченный.

– То-то вы болтаете о нем малознакомому человеку, – хмыкнул я.

– А, бросьте! – махнул рукой Буркун. – Не в Китае живем! И наша дурацкая секретность советских времен… Помню, когда в год возвели завод «Ураган» и чохом за-строили для трудящихся оного микрорайон из сотни многоэтажек… И знаете, что официально выпускала эта громада? Пылесосы домохозяйкам под одноименным названием и плуги для дачников. Кому мозги тума-нили? Горожанам, у каждого из которых брат, сват или собутыльник на этом самом «Урагане» мастерил детали ракетных установок? Или штатовцам с их спутниковой телескопией? Просто «главных секретчиков», гордость организации, надо было на работу пристроить, только и всего! Да и опять же, в те времена болтун был находкой вовсе не для шпиона – в город строго-настрого был запрещен въезд любому иномену, даже насквозь демократическому; а вот для кагэбиста, пожалуй, что и подарок: за разоблаченного и проведенного по всей форме болтуна и звездочку на погон можно было схлопотать, ну а в худшем случае – хоть работу в отчете показать: если не сахар, так хлеб. А нынче всяческие гостайны лучше качать прямо из Совета Безопасности или из Администрации «самого», там хоть проверено, не лабуда…

Я уже было пожалел, что наступил Петровичу на больную мозоль, но он закруглил словоизвержение сам:

– Это я к чему? К тому, что всякая секретность у нас всегда существовала не от шпионов, а от своих, так же, как и госграница: чтобы людишки не разбежались!

Точно, таскали в свое время профессора в Большой Дом; может, он и не так в Покровске прозывается, не в этом суть…

– Да ладно, Петрович, пошутил я.

– Вот в том и беда, что… – начал было он, да видно, утерял нить мысли. Наморщил лоб, близоруко сощурился, забродил взглядом по столу, словно ища что-то… Я знаю, что он искал.

– Я выскочу на секундочку, – произнес профессор, даже слегка покраснев, – по нужде.

Ясное дело, покраснел он не по причине упоминания необходимости свершить естественную потребность – от стыда. Стыдно было Петровичу выпивать тайно и в одиночку, но поделиться привилегией он не мог, не пить – не мог тоже… Ну и шут с ним: должны же быть у него хоть какие-то моральные терзания на предмет горячительного, раз ни жены здесь, ни тещи, чтобы его посовестить… Для некоторых выпивка без моральных терзаний и не в сладость.

Буркун объявился скоро, дыхнул свежим перегаром.

– Так о чем мы беседовали? – спросил он, задорно блеснув толстыми линзами окуляров.

– О вечном.

– Нет-нет. Не сбивайте меня. Я помню. Я хотел рассказать вам про изобретение Кузнецова.

– Первый раз слышу.

– Ну того, из цеха, что на «Точприборе».

– А-а-а…

– Что «а-а-а»? Даже не изобретение – открытие! Или вы не верите?

– Почему же… – промямлил я.

– Потому же, – скорчил гримаску Петрович. – Все потому. Вечно вы считаете, что в вашей Москве гении сотнями родятся, а ведь, если разобраться, все гении только умирают в Москве, а родятся они в провинции!

Я только вздохнул: то, что в каждом расейском граде Уклюпинске живет свой Фарадей-самородок, известно давно. Вот только изобретали всю жизнь эти ньютоны-галилеи в основном велосипеды и прочую домашнюю утварь, давно освоенную промышленным производством забугорных стран. А наши упирались извилинами исключительно по причине отсутствия оной утвари в отечественных магазинах.

– Вы не согласны? – требовательно вопросил Петрович.

– Согласен.

– Так вот. Этот самый Кузнецов Сергей Степанович, вернее, завод-лаборатория под его руководством изобрели… – Петрович выдержал эффектную паузу, – новую систему кибернетической памяти. Это не счетно-вычислительные машины нового поколения, это принципиально новое направление в кибернетике, прорыв, революция, вы понимаете?!

– Смутно.

– Если честно, то и я не яснее, – вздохнул Буркун. – Но если верить рассказу покойного Сергея Степановича…

– Он умер?

– Если бы! Убили! Какие-то хулиганы в его же собственном подъезде! Забрали часы, денег тысяч сто пятьдесят старыми, да ножиком пырнули. Насмерть.

– Может, происки, раз он такой секретный…

– Вы не иронизируйте! В той Америке на него бы дышали, как на антикварную вазу, пылинки сдували! Да поселили бы в охраняемой вилле, да девок из «Плейбоя» прямо на дом привозили, лишь бы головой работал да изобретал свои штуки… А у нас… А… – Петрович махнул в сердцах рукой.

– И претворять разработку в жизнь тоже, я думаю, не собирались…

– Какой там! До того ли… А ведь Сергей Степанович сиднем не сидел: в Москве по старым связям во все сферы проник, дошел до президентской администрации, да там и укатался. Нет, проект оформили в какую-то особую президентскую программу, бумаг исписали тонну, наобещали, с тем и уехал. А как убили его, дело и вовсе заглохло. – Петрович скривил губы. – И ведь не спросишь ни у кого. У нас под завесой этой самой секретности можно любую технологию сгноить. Про людей я не говорю. Так что, совершай подвиг не совершай, а, как учит клятый детерминизм, если опередил свое время, труд твой никому не нужен, и изобретенный тобой паровоз так и сгниет где-нибудь на запасных путях, и Ползунов так и останется в истории чудаком-неудачником, и все будут помнить мастеровитого Эдисона и забудут Попова… Вот такие вот пироги. И всегда так было, а теперь и подавно. Не дадут России подняться. Добьют.

Петрович в сердцах махнул рукой, встал, накинул пальтецо и пошел вон из дома, добавить, чтобы от-решиться в пьяном забытьи и от тяжких дум, и от душевных терзаний. Бог ему судья, да и – вольному воля.

Глава 50

Я устроился на верхней лежанке деревянных нар и глазел в потолок. Пытаясь осмыслить нынешнее и прошедшее. Время от времени это необходимо. Чтобы определиться в этом мире. Чтобы начать действовать. Чтобы выжить.

И газеты, и телепрограммы пестрят той самой кровавой маетой. Нагромождение бессмысленных убийств, бесконечные голодовки и протесты… Американская «Бос-тон глоб» рассуждает на полном серьезе о покупке у России Сибири за пару триллионов долларов. Автор статьи заявляет притом, что США приобретут территорию большую, чем сами Штаты, с пятнадцатью миллионами населения и… Наив полный этот писака: самое грустное в том, что, начни такой проект осуществляться, население этой самой территории возрастет раз в десять за счет миграции всех отчаявшихся бедолаг из России и сопредельных стран.

Ну а если отбросить шуточки и хохмочки, что мы имеем?

Войну.

Сейчас в этом никто и не сомневается. Только одни считают, что мы ее уже проиграли, другие… Я отношусь к другим.

Третья мировая война, экономическая, направлена на разрушение и покорение России. Она стелется над нашими просторами стылым чумным покрывалом десять лет. Вернее, она велась всегда, в последние сто лет особенно активно, взрываясь время от времени реальными войнами. Первое массированное ограбление России было проведено большевиками; вывезенные из страны ценности на сотни миллиардов золотых рублей после всех мытарств, свойственных ворованным деньгам, осели в банках США и стали источником грандиозного подъема экономики этой страны. А Россия на протяжении более чем трех десятков лет после октябрьского переворота находилась в состоянии войны и послевоенной разрухи, но путем невероятного напряже-ния сил сумела не только восстановиться, но и создать мощнейшую индустрию, индустрию не просто конкурентоспособную, но по приоритетным направлениям превосходящую и американские, и японские технологии. Противостояние снова сделалось непримиримо жестким. Стало понятно, что ни военной силой, ни технологическим превосходством Россию не победить. Началась финансово-экономическая агрессия, подкрепленная шагами на полях политики.