Бегство из Эдема
Шрифт:
Впрочем, даже если отставить в сторону чувства – Алекса или ее собственные, – в одном можно было не сомневаться: поспешное бегство с любовником неизбежно запустило бы в ход машину сплетен и пересудов. Языки начали бы молоть, мог возникнуть скандал. Хотя Саре было наплевать на мнение света, она не могла не думать о Майкле. Его надо было уберечь от общественного осуждения, ведь он был слишком мал, чтобы постоять за себя.
Ну вот, она насчитала уже две причины, и это было еще не все. Хотя ее нельзя было назвать вдовой, убитой горем, она по-прежнему находилась… трудно было подобрать верное слово… ну, за неимением лучшего, – в шоке после гибели Бена. Он оказался
Отчасти тут сыграло свою роль чувство вины. Может, она со всей откровенностью и не желала Бену смерти, но нельзя было отрицать, что она много раз за последние годы желала, чтобы он исчез, скрылся куда-нибудь, растворился без следа. И вот теперь его не стало. И пусть ей сколько угодно твердят, что это безумие, что это противоречит здравому смыслу, что ее вины тут нет, Сара ничего не могла с собой поделать: она чувствовала себя виноватой в его смерти.
Но самая главная причина, удержавшая ее от опрометчивого шага, с точки зрения любого нормального человека, могла бы считаться совершенно абсурдной, причем Сара это сознавала и именно поэтому старалась ни в коем случае не упоминать о ней в разговорах с Алексом. Причина заключалась в следующем: Сара была твердо и непоколебимо убеждена, что счастье невозможно. Во всяком случае, для нее. Ей не повезло, она не попала в число избранных, умеющих получать удовольствие от жизни.
Вероятно, это чувство обреченности можно было назвать нездоровым, но Сара испытывала его с тех пор, как себя помнила, и не могла разом избавиться от него сейчас.
К тому же ей чудилось нечто непристойное в том, чтобы броситься на шею Алексу сразу же после смерти Бена. Возможно, Сара проявила излишнюю щепетильность, но ничего не могла с собой поделать. Восемь лет она была женой Бена. Один раз за все это время она ему изменила, и теперь ей надо было искупить свой грех. Она считала себя обязанной соблюсти видимость приличий, сохранив верность мужу хотя бы после его смерти.
Вот она и добралась до самого конца. Вот они, ее доводы – во всем своем тусклом великолепии. Алекс назвал их «вздорными» и «надуманными». Ну и ладно. Ее не это смущало. Было что-то еще. Да, что-то еще точило ее изнутри, не давало покоя. Но это ощущение было таким неясным, что ей никак не удавалось его ухватить.
Сара оттолкнула от себя телефон, поправила письменный прибор, выровняла края конвертов в специальном отделении для почты – все только для того, чтобы отвлечься, но так и не смогла заглушить в душе смутный ропот.
В конце концов она все-таки расслышала, что говорил ей тихий, но полный презрения голос совести. Все ее доводы, такие впечатляющие по своему разнообразию и изощренности, а в особенности по своему благородству и самоотречению, сказал этот голос, имеют один общий корень. Все они продиктованы трусостью. Сара опустила голову на край стола и разрыдалась.
Майкл нашел ее в таком положении несколько минут спустя. Весь последний час он разучивал в музыкальном салоне «Святую ночь» [30] , готовясь к сольному выступлению в ее честь после ужина в этот вечер. Сара с некоторым запозданием сообразила, что музыка прекратилась уже несколько минут назад. Это должно было предупредить ее о его скором появлении, но она была так поглощена своими собственными злосчастными переживаниями,
30
Рождественский хорал на музыку Иоганна Себастьяна Баха.
– Привет, мой родной, – проговорила она гнусавым от плача голосом.
– Ты плачешь из-за папочки?
Сара с вымученной улыбкой покачала головой.
– Ну тогда, значит, из-за мистера Макуэйда. – Это заставило ее опомниться. Она в ужасе уставилась на сына.
– Он тебе нравится больше, чем папа? – продолжал Майкл.
Вся дрожа, она откинула волосы у него со лба и поправила ему воротничок. Они никогда раньше не лгали друг другу. Что же ответить ему сейчас?
– Мне его не хватает, – признался Майкл, так и не дождавшись ее ответа.
– Кого, милый? – спросила она в растерянности.
– Мистера Макуэйда. Он больше не приходит меня навестить.
– Да, я знаю. Он уезжает.
Эта новость ошеломила мальчика.
– Куда?
– В Калифорнию. Он ведь собирался ехать, помнишь?
– Да, но…
– У него там новая работа. Он уезжает сегодня. Через час. – Сара бросила взгляд на часы, и на нее обрушилась новая волна горя.
– На поезде?
– Да.
– А можно нам поехать на вокзал и попрощаться с ним?
– Я думаю, что лучше не надо.
Майкл отвернулся, но она успела заметить блеснувшие у него на щеках слезы.
– А он вернется?
Она лишь пожала плечами, не доверяя собственному голосу.
– Но если он не вернется, значит, я не смогу отдать ему свой рождественский подарок. Ну пожалуйста, мамочка, почему мы не можем поехать на вокзал его повидать? Прямо сейчас! Ну, мамочка, пожалуйста!
Сара только молча покачала головой.
Майкл со всего размаху обрушил свой маленький кулачок на ее стол. Раздался оглушительный треск, вазочка с цветами опрокинулась, а вместе с ней и с полдюжины фотографий в рамочках.
– Проклятие! – закричал он, заставив ее подскочить от неожиданности. – Почему мы не можем поехать? Почему?
Сара так и не смогла ответить, и Майкл со злостью дважды пнул ногой тумбу стола.
– Ты никогда ничего не объясняешь? – возмущенно крикнул он и выбежал из комнаты.
Она была так поражена, что чуть было не бросилась за ним следом. Бурные взрывы возмущения, а уж тем более истерики были ему так же не свойственны, как и ей самой. Что это: случайность или предзнаменование на будущее? И что ей делать? Беспокоиться или, наоборот, радоваться за сына?
Но она не пошла за ним, понимая, что ему надо побыть одному. У них еще будет время поговорить. Глубокая печаль овладела ее душой. Она ощутила одиночество, столь полное и удручающее, что ей стало невыносимо больно. Зачем она терпит эту боль? Ей стоило сказать одно только слово, чтобы положить конец страданиям. И не только своим, но и страданиям Майкла и Алекса.
Может быть, Алекс прав – она действительно ведет себя как идиотка? Ей казалось, что она ступает по тонкой разделительной линии между черным и белым, между светом и мраком. Всегда, всю свою жизнь она выбирала темную сторону и только раз изменила этому правилу. Но кому она нанесет вред сейчас, если выберет свет? То, что она считала своим «долгом», делало двух самых дорогих для нее на свете людей глубоко несчастными.