Бегство Квиллера

Холл Адам

Я неторопливо прогуливался себе, шагая от одного источника света у веранды к другому, и два-три раза демонстративно поглядывал на часы, ибо вы не можете тут позволить себе двухчасовую прогулку только ради удовольствия подышать свежим воздухом; должно быть, вы кого-то ждете, может быть, поступления какого-то пациента.

Во мне все прямо-таки бурлило, должно быть, из-за избытка адреналина в крови: я был готов прыгать с шестом или с поезда, во рту стоял знакомый привкус железа, железы внутренней секреции непрестанно работали, подхлестываемые ощущением тревоги, которое подчинило себе весь организм. Да успокойся же, у тебя еще есть шансы, ведь ночь только начинается.

— Джордж?

— Нет. —

И он уставился на меня в полумраке, в который была погружена часть газона у веранды, опии из врачей, и почему-то был в каком-то паническом состоянии — выскочил из психиатрического отделения, роясь в карманах халата, скорее всего в поисках шприца — жуткая жизнь, если подумать. Проскочив вдоль веранды, он что-то сказал человеку, показавшемуся с другого конца, тоже в белом халате, подчеркивавшем темноту его кожи. — Так что ему сказал этот первый?

— Повернувшись спиной к ним, я снова двинулся в темноту, держа путь к центру газона; я слышал их шаги на веранде, затем они стихли.

Нет, не совсем так: он не остановился. Теперь он шел по траве, и, чуть повернув голову направо, я затаил дыхание при очередном шаге; тишина, полная тишина в этом замкнутом четырьмя стенами пространстве отделяла нас от всего города; нас окружало море покоя, столь холодного, что леденели нервы, и столь глубокого, что в нем можно было утонуть без следа.

Мне показалось, что я уловил движение какой-то тени, что отбрасывал один из фонарей, несколько слева от меня, где рядом с верандой было освещенное пространство; но я не был в этом уверен и поэтому продолжал неторопливо идти; я словно плыл в этом море тишины, держа ушки на макушке, на спине у меня встопорщились волоски, организм остро ощущал присутствие той незримой грани, которая отделяет жизнь от смерти, грани между…

— Доктор Хавкин! Она здесь?

Резко повернувшись, я увидел их у лампы — медсестру и темнокожего врача, а затем другого, который с развевающимися полами халата спешил к ним…

— С ней все в порядке, доктор, но я подумала, что вам стоило подойти.

— Она в сознании?

— Да, она сидит.

— Тогда не беспокойтесь.

Голоса стихли вдали, хлопнула дверь.

Напряжение спало, и я весь покрылся потом, организм с трудом приходил в себя, стараясь обрести равновесие, и меня мучила отчаянная жажда. Я торопливо двинулся к веранде, ноги буквально несли меня вперед, мышцы, отходя от напряжения, буквально молили о движении. Ближайший кран с водой был в туалете в блоке “С”, и. я направился туда, миновав вращающуюся дверь — и дальше вниз по коридору к двери с надписью “Для мужчин”. Обычно в туалете оставляли свет на всю ночь, но здесь… О, Господи…

26. Кишнар

Мы застыли на месте.

И ждали.

Войдя внутрь и обнаружив, что тут темно, я автоматически повернулся к выключателю и оказался к нему спиной; я услышал легкое шуршание материи, когда он, вскинув руки, опускал их мне на голову перед лицом, зажав в разведенных руках рояльную струну, и в эту секунду время почти остановилось, и я успел вскинуть правую руку движением “йодан учи юки” — словно я провел ее сквозь воду, сквозь спокойную гладь воды: предплечье наткнулось на жесткую струну, и я почувствовал силу, с которой он натягивал ее обеими руками — и мы застыли на месте.

После его нападения прошло не больше полсекунды, и теперь обоим нам было нужно время, хоть несколько десятых секунды — для решения. Рояльная струна, натянутая им, превратилась в жесткую линию, к если бы она легла мне на горло, то прорезала бы кожу, щитовидной хрящ, яремную вену и сонную артерию, после чего ему осталось бы лишь отступить назад, чтобы не забрызгаться кровью, а затем спокойно покинуть место происшествия, как он, я предполагаю, уже делал много раз.

“Он никогда не терпел неудачи. Никогда.”

Слова Сайако.

Стояла мертвая тишина, и лишь капли, падающие в одну из раковин, звучали своеобразным аккомпанементом нашего уединения. Для нас обоих ситуация складывалось не лучшим образом. Ясно было, что, скорее всего, его ждали на погруженном, во тьму газоне. А он… да, он знал свое. дело, может быть, был даже чересчур самоуверен и не сомневался в успехе, возможно, потому никогда не терпел поражения; но Марико Шода подчеркнуто нацелила его на меня, бросив по моим следам команду головорезов, которые должны были загнать меня в угол и подготовить к встрече с Кишнаром, после чего тому оставалось лишь сделать свой ход. Эта подготовка должна была сказать ему и то, что я не принадлежу к числу прочих агентов, теряющихся в ближнем бою, поэтому он и дал мне возможность раскручивать хитросплетения шарады на горячем ночном воздухе, который должен был вызвать у меня жажду. И не приди я сюда, он бы долгие ночные часы выслеживал меня с терпением прирожденного охотника, который знает, что время ничего не значит, когда предстоит нанести единственный смертельный удар.

Он сделал движение, и я сразу отреагировал на него.

Не подлежало сомнению, что я попался в расставленную им ловушку; но пока мне удалось остаться в живых. С этой точки зрения он оказался не в лучшем положении и, вполне возможно, что он впервые не почувствовал под стальной струной, которую опустил на голову жертвы, содрогание горла.

Стоило ему шевельнуться, и я тут же отреагировал.

Ясно было, что я подставился, и он загнал меня в угол; но я пока еще жив.

Он опять сделал движение, на которое я тут же ответил, и у него вырвался глухой хрип от напряжения, — он хотел, упираясь коленом мне в спину, опрокинуть навзничь, но у него ничего не получилось, ибо именно этого я и ждал: будь я на его месте, именно так и сделал бы. Хрип вырвался потому, что я использовал напряжение его же рук, державших струну, и, откинув голову назад, резко ударил головой в лицо, но так и не понял, удалось ли мне ошеломить его: на затылке нет нервных окончаний, которые дали бы мне знать об этом.

Как-то на Бали мне удалось увидеть двух игуан, примерно одного размера, которые застыли на месте, вцепившись друг в друга зубами; и не меньше минуты он стоял на месте, застыв, как рептилия, дожидаясь, пока один из нас не рванется отчаянным усилием мышц — хвост оторван, два существа сцепились в отчаянной схватке, пока одно из них окончательно не обессилит.

Он не относился к числу крупных мужчин, чего я от него и не ждал; но можно было догадаться, как он силен и подвижен. От него пахло каким-то маслом: то ли смазал им себе волосы, то ли умаслил тело перед торжественным ритуалом, для которого он и был сюда вызван; масло слегка отдавало горечью миндаля. В нем не было привкуса оружейной смазки: он не пользовался огнестрельным оружием.

Капли падали в раковину, и меня сжигала жажда. Переждав еще секунду-другую, я изогнулся и попытался ребром ступни нанести ему удар по голени, но он подался назад, так что я вскинул ногу пяткой кверху, целясь ему в мошонку, но не почувствовал соприкосновения с целью — ожидание кончилось; я нанес удар локтем, у него вырвалось болезненное шипение, и натяжение проволоки чуть ослабло, но он рванул ее еще с большей силой, так, что струна врезалась мне в предплечье, прорезав его чуть ли не до кости и едва ли не задев нерв, отчего перед глазами на мгновение вспыхнула слепящая вспышка боли, от которой я едва не ослеп, хотя тут так и так не на что было смотреть — смутные очертания раковин и унитазов, вот и все, что нас окружало; после того, как дверь захлопнулась, в помещение свет проникал лишь через маленькое оконце наверху.