Бегство Квиллера
Шрифт:
— Я знаю.
Конечно, он знал. Выйди я на улицу ночью, дождись Кишнара и прикончи я его, команда головорезов тут же пришибла бы меня — финиш.
— Я должен извиниться перед тобой.
— За что?
— Я держал тебя в неведении, а теперь еще потеряли это, укрытие.
— Ах, это. — Он смотрел в сторону, и я не видел ни его глаз, ни их выражения; затем, повернув голову, он положил руку мне на плечо. — Не беспокойся, старина. Я знал, что ты поступишь именно так.
— Слишком изысканно, — сказал я. — Мне прямо не по себе.
Мы оказались в огромной гостиной, обставленной в викторианском стиле — выцветший
— Сюда? — удивился я.
— Не беспокойся, старина. Все схвачено. Почему бы нам не присесть?
— Это что, ночной клуб?
— Был им. Владелец не смог перестроить его в соответствии с новыми противопожарными правилами, провести водопровод и все такое, так что он временно закрыт. — Он чуть заметно усмехнулся. — И мы сняли его. Как ты себя чувствуешь?
— В легкой подавленности. — Я опустился на красную бархатную кушетку.
— Из-за Кишнара?
— Да.
Он кивнул, сплетя тонкие кисти рук, и уставился в пол.
— О мертвых ничего, кроме…
Не думаю, чтобы это было смешно. Я знал, что этот подонок пришел за моей жизнью, и я знал, что у него был приказ — отрезать мне голову и доставить ее Шоде — “а вы знаете, что мы нашли в туалете пустую картонную коробку с пластиковым мешком внутри?” — и я знал, что его не посещали никакие сомнения, я был для него всего лишь очередной работой, а моя голова — очередным предметом, который надо засунуть в мешок — но все же я убил человека, а это всегда подавляло меня и заставляло задумываться, какой же все-таки образ жизни я веду.
— Когда ты здесь очутился? — спросил я Пеппериджа.
— В этом месте?
Я не ответил; он знал, что именно это я и имел в виду: чтобы арендовать этот клуб, требовалось время. После его появления рядом со мной в туалете, залитом кровью, он как-то странно себя вел, — то и дело задумывался, отводил глаза, сплетал и расплетал пальцы, словно раздумывая над чем-то. И вел он себя так не из-за судьбы, постигшей Кишнара, в чем я не сомневался — он слишком закален для таких эмоций, потому что и сам не один год работал в поле.
— Снял я его, — осторожно сказал он, — одновременно с клиникой.
Когда мы были в скорой помощи, он признался, что догадывался о моем намерении раскрыть убежище — “я знал, что ты поступишь именно так” — что удивило меня, но, когда я спросил, каким образом это ему стало известно, он ответил, что продолжим разговор попозже. И, думаю, не будь я так измотан после Кишнара, то уловил бы, куда он клонит.
— Хочешь о чем-то спросить меня? — спросил я. Хотя он предложил мне расслабиться, похоже, мне скоро понадобятся силы.
— Нет. — Он резко повернул голову и критически оглядел меня. — Скорее всего, ты хотел бы прикрыть глазки, не так ли?
— Нет. — Я не знал, сколько сейчас времени: часы слетели у меня в туалете, что я заметил только здесь, но в любом случае я не мог бы уснуть; нервы еще не успокоились, ибо находились в таком состоянии с прошлого вечера, когда я понял, что мне предстоит; а день, наполненный ожиданием, тянулся невыносимо долго.
— Значит, хочешь размять ноги? — Пепперидж по-прежнему не спускал с меня взгляда. — Боюсь, девочки все отвалили, но мы могли бы поболтать кое о чем.
— Девочки? Ах, да… — Ночной клуб, запах пота и все такое.
Он прикоснулся к моей руке.
— Слушай, старина, возможно, ты не возлюбишь меня за это, но не воспринимай ситуацию слишком серьезно. Ведь это всего лишь дело, бизнес. — Как-то странно и натянуто улыбнувшись мне, он сполз с дивана и, лавируя между столиками, направился к двери в противоположной стороне комнаты, за которой и исчез; я услышал, как он с кем-то переговорил — до меня доносились голоса. Мне показалось, что кто-то сказал “я его уломаю” или что-то подобное, и я увидел, как Пепперидж кивнул кому-то и вернулся обратно в комнату; двигался он неторопливо, засунув руки в карманы и опустив голову; на меня не глядел. Он был уже на середине комнаты, когда в дверях показался другой человек, которого я сразу не узнал; лишь чуть погодя я сообразил что ко мне приближается Ломан.
Шел он спокойно и уверенно, прокладывая себе путь между столиков, невысокий, щеголеватый и энергичный, держа руки за спиной; он миновал Пеппериджа, который остановился, пропуская его мимо себя. Цепочка мыслей у меня прервалась, и левое полушарие стало лихорадочно обрабатывать обрушившийся на меня поток данных и фактов, пытаясь воссоздать из разрозненных кусков цельную картину, в которой имели место и встречи, состоявшиеся довольно давно далеко отсюда, как, например: Пепперидж, сидящий в “Медной Лампе” над стаканом выпивки и словно высматривающий дохлого червя на дне его. “Ты, конечно, удивишься, узнав, что кто-то может предложить такому гребаному матросу с разбитого корыта такое задание, я тебя отлично понимаю.” Красные воспаленные глаза, растрепанные волосы, растерянная кривая улыбка, а потом его слова: “Я хотел найти кого-нибудь, на кого можно спихнуть это дело, потому что уж слишком оно заманчиво, и будь я проклят, если обращусь в Бюро”.
Ломан аккуратно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о прореху в ковре.
Ломан.
Давным-давно и далеко отсюда, в Лондоне: “Мы чувствуем, что должны принести вам свои извинения, Квиллер. Мы… э-э-э… Глубоко сожалеем об обстоятельствах, которые заставили вас подать заявление об отставке и очень надеемся, что вы еще передумаете”.
Приближаясь ко мне. Ломан сбился с йоги, если можно так выразиться; уступая жаре и духоте, он был в легком альпаковом пиджаке, но в манжетах у него чернели те же запонки из ониксами тот же галстук полка гренадерской охраны; во мне вскипала глухая ярость, от которой мутилось в голове и перехватывало горло, потому что он обдурил меня, этот маленький засранец, он втравил все-таки меня в задание для Бюро — для Бюро — и теперь явился сюда, чтобы самодовольно разыгрывать из себя хозяина — пошел бы ты в свой долбаный Лондон, тоже мне, Иисус Христос.
Подняться — и я встал, когда он остановился передо мной; я встал, но отнюдь не из уважения к нему — но лишь потому, что мне хотелось врезать ему, а я не мог сделать этого сидя.
Здесь было тихо, очень тихо. Все вокруг затянуто плюшем, красные бархатные занавеси, ковры, глушившие любой звук; вокруг стояла полная тишина.
— Квиллер.
Что еще он мне выдаст?
Нет, вряд ли он осведомится, как я поживаю или “как я рад видеть вас”, или “почему бы нам не пожать руки друг другу” и тому подобное.