Бегство от заката
Шрифт:
– Не-ет, мы на Земле все умрем. Мы с этим смирились. Человечество слишком долго жило здесь. Никто не думал, что мы продержимся до настоящего времени, но скоро мы дойдем до точки, дальше которой уже никакая адаптация не поможет. В менее удачливых регионах процесс уже происходит. Человек на Земле вымирает. А на Луне с вами, пока вы имеете свою Систему, этого не случится.
– Но наша Система искусственна, а ваша планета естественна.
Они подошли к складу. Мужчины уже открывали тяжелые ворота. Бочки с удобрениями хранились в холодном темном месте. Человек с лицом рептилии, считавший их, взглянул на Пепина.
– Пилоту положен подарок, - сказал торговец, традиционный благодарственный подарок человеку, который в целости и сохранности доставил груз. Чего бы вы пожелали из того, что у нас есть?
По традиции пилот просил маленький недорогой символический сувенир, и Пепин знал, чего от него ждут.
– Полагаю, вы ведете раскопки древностей в Барбарте? вкрадчиво спросил он.
– Да, там работают наши правонарушители. На месте Барбарта стояло сорок городов.
Пепин довольно заулыбался. Какая история!
– Я читаю книги, - сказал он.
– Книги?
– Торговец нахмурился.
– Как же, у нас их навалом, лежат где-то. А что, народ на Луне любит читать? Ха-ха!
– А вы не читаете книг?
– Забытое искусство, пилот. Эти древние языки непостижимы. У нас нет ученых, исключая наших старейшин. Но их мудрость - вот отсюда, - он постучал по лбу, - а не из книг. Мы мало пользуемся старыми знаниями, они годились для более молодой Земли.
Хотя Пепин знал это, он все же почувствовал приступ печали и разочарования. Разумом он понимал, что народ Земли не похож на его собственные идеализированные представления о нем, однако сердцем он не мог принять этого.
– Тогда я хотел бы получить несколько книг, - сказал он.
– Столько, сколько влезет в корабль после погрузки нашего груза, - пообещал торговец.
– А на каком языке вы читаете? Можете сами выбрать книги.
– Я читаю на всех древних языках, - гордо произнес Пепин. Его соотечественники считали его умение бесполезным. Может, так оно и на самом деле, но ему было ровным счетом все равно.
– И нет никакой необходимости грузить их, продолжал Пепин.
– Я не вернусь с кораблем. Он полетит на Луну в автоматическом режиме.
– Вы не..? Вы будете как бы постоянным представителем Луны на Земле?
– Нет. Я хочу жить на Земле как землянин.
Торговец почесал нос.
– Ну да, понятно, ну да...
– Есть что-нибудь, что этому мешает?
– О нет, нет. Я просто был поражен тем, что вы решили остаться с нами. Я считал, что вы, луняне, считаете нас примитивами, обреченными на смерть вместе с планетой. Голос его зазвучал слегка обиженно.
– Ваши законы на протяжении веков строго запрещали землянину доступ на Луну. Ни один землянин не был на Луне. Конечно, вы должны заботиться о собственной стабильности. Но почему же все-таки вы решились переносить с нами неудобства нашей не годной для жизни планеты?
– Вы заметили, - сказал Пепин с некоторой осторожностью, - что я не такой, как другие луняне. Я нечто вроде романтического пережитка. А может быть, мои изначальные расхождения с ними повлекли за собой интеллектуальный разрыв, не знаю. Как бы, там ни было, я один среди своих соотечественников обожаю Землю и ее народ. Я тоскую по прошлому, а они все смотрят в будущее - будущее, которое они поклялись сохранять стабильным, как и, по возможности, настоящее.
– Понятно...
– торговец сложил руки на груди.
– Что же, пожалуйста, живите здесь как гость, пока вам не захочется вернуться на Луну.
– Никогда не захочется.
– Мой друг, - улыбнулся ему торговец, - вы захотите вернуться очень скоро. Живите с нами месяц, год, но, я ручаюсь, больше вы не выдержите.
– Он сделал паузу.
– Вы найдете здесь массу следов прошлого, ибо прошлое - это все, что у нас есть. Чего у нас нет - так это будущего.
Часы, главная часть Великого Регулятора, отмерили шесть недель, прежде чем Пепина Горбатого всерьез начало беспокоить прохладное равнодушие барбартцев к его персоне. Они были достаточно приятны в общении и хорошо относились к нему, особенно если учесть их скрытую антипатию к лунянам. Но он не завел ни друзей, ни приятелей.
Он наслаждался теми книгами, которые были не связаны с техникой. Он получал удовольствие от чтения поэзии, легенд, исторических и приключенческих книг. Но их было меньше, чем он ожидал, и их хватило ненадолго.
Он занимал комнату в маленькой гостинице. Он привык к тяжелому просоленному воздуху и мрачной окраске всего окружающего, ему начал нравиться сумрак, окутывающий Землю, потому что отражал его собственное настроение. Он бродил по окрестным холмам и смотрел на тяжелые бурые облака, катившиеся к нему из-за горизонта, вдыхал сладковатый запах пальмовых лесов, взбирался на скалы, которые осыпались под действием ветра и соли, но манили к себе, возвышаясь на фоне багряного неба.
В отличие от Луны эта планета еще жила, еще таила для него неожиданности - будь то внезапный налет ветра или странное пресмыкающееся.
Пепин боялся только животных, потому что они стали явно враждебными человеку. Главной формой жизни здесь, помимо человека, был грязевик - гигантская пиявка, которая обычно промышляла у берега, но ее видели все дальше и дальше от моря. Раз заканчивалось время Человека, значит, начиналось время грязевика. Человек вымирал, грязевик размножался. Грязевики передвигались стаями от дюжины до сотни, это в зависимости от размеров особей - они колебались от двух до десяти футов. Одни были черными, другие - коричневыми, третьи - желтыми, но самыми противными были белые, которые выделялись и размером и кровожадностью, а их огромные личинки развивали такую скорость, что могли догнать бегущего человека и повалить его. Когда так случалось, грязевик, как и его предок пиявка, сосал кровь и высасывал ее до конца, бросая совершенно обезвоженный труп.
Раз Пепин, сидя на скале и разглядывая сверху пальмовый лес, видел, как по поляне двигалось стадо грязевиков.
– Приезжают новые жильцы, - сказал он вслух, после того как преодолел спазм тошноты от вида этих тварей.
– Земля равнодушна к Человеку. Она не враждебна к нему, но и не дружественна. Она больше не помогает ему. Она про него забыла, у нее новые дети.
Пепин любил побеседовать сам с собой. Когда он был наедине с собственным я, слова лились легко, это было единственное время поговорить.