Бегущие во мраке
Шрифт:
На лице Джерарда появилась его фирменная усмешка.
– Готов поспорить, я знаю, почему ты пришел.
– Да ну?
– Ты злишься из-за того, как я обошелся с этим старым педерастом.
– Он не педераст.
– Все священники педерасты. Ты что, газеты не читаешь?
Эткинсон сохранял спокойствие.
– Не следовало тебе так с ним говорить. Джерард подбросил свою счастливую монетку в воздух.
Рой и Дэвид, несмотря на свое родство, были разными людьми. По крайней мере, внешне: Рой – низкорослый брюнет, Дэвид – высокий блондин. Ну, раньше был
– Я хочу, чтобы ты извинился перед ним. В письменном виде.
Рой перестал подбрасывать свою монетку. Он повернулся к Эткинсону и нахмурился.
– А что будет, если я этого не сделаю? – Джерард вдруг расхохотался. – Меня казнят раньше времени?
Приговоренный обошел диван и встал прямо перед Эткинсоном.
– Ты что, решил превратить тюрьму в среднюю школу?
– Он заслуживал лучшего обращения.
– Я сейчас расплачусь, начальник.
– Тебе придется написать ему записку.
Джерард плюнул ему в лицо. Попал прямо в переносицу.
– Вот что я тебе на это скажу, начальник. А то ты меня, похоже, не понял. Надеюсь, теперь поймешь. Не собираюсь я этому старому педику ничего писать!
Последние три года Эткинсон ходил в тренажерный зал три раза в неделю. Последние десять месяцев он работал с тяжелым весом и даже немного упражнялся в боксе. Всю жизнь его задирали. В определенный момент он решил, что пора положить этому конец. Ему хотелось проверить свои силу, ловкость и тяжесть кулаков, но все не подворачивалось удачного случая: не может же начальник тюрьмы, слуга закона, просто так набить кому-нибудь морду.
И вот Рой Джерард плюнул ему в лицо.
Эткинсон спокойно достал из заднего кармана носовой платок и вытер лицо. Джерард в изумлении смотрел на него. Утершись насухо, Эткинсон убрал платок и сказал:
– Вот там есть ручка и блокнот. Пиши.
Джерард с иронией посмотрел на него, и Эткинсон вдруг с ужасом подумал, что он действительно пойдет к столу и напишет это послание.
Может, он и не хотел себе в этом признаться, но он намеренно воспользовался ситуацией со священником, потому что это могло предоставить ему возможность сделать с Роем Джерардом то, о чем он давно мечтал. Братья Джерард были самыми отъявленными негодяями, каких Расс встречал. Конечно, это вопрос принципа, самого главного принципа Эткинсона, но была и другая причина. Сейчас Эткинсон мог сделать то, о чем так давно мечтал.
– Да пошел ты, начальник!..
Удар вышел великолепный. Скрытый. Эткинсон отвел руку за спину всего сантиметров на двадцать.
Он был нацелен прямо в солнечное сплетение Роя Джерарда под углом в восемьдесят градусов.
Джерард был злобным ублюдком, но явно не очень-то сообразительным. Он понял, что его собираются ударить только тогда, когда кулак Эткинсона уже достиг его груди. Попытался уклониться, но было поздно. Его отбросило к стене так, что он задел головой край рамки с фотографией губернатора.
Джерард был потрясен: от охранника он еще мог ожидать чего-то подобного, но от начальника тюрьмы…
Эткинсон, само собой, вошел во вкус. В его арсенале было еще множество ударов. Одно дело бить перчатками по груше, но совсем другое – голыми руками живого человека. Расс не чувствовал себя таким возбужденным с тех пор, как однажды зимней ночью в возрасте двадцати двух лет впервые имел женщину на заднем сиденье своего старенького «шевроле».
И тут Джерард сделал ему лучший подарок из всех: он встал прямо и наотмашь ударил начальника. Но промахнулся, а значит, Эткинсон получил право еще на один удар. Он решил снова ударить по корпусу, на этот раз по ребрам, прямо как Джо Фрэйзер, – удар, который дробил кости.
Эткинсон ударил слева, прямо в центр грудной клетки. Джерард вскрикнул, чем доставил Эткинсону неописуемое удовольствие. Великолепно, отметил про себя Эткинсон. Он снова чувствовал себя пятнадцатилетним. Он не мог остановиться: ему позарез нужно было ударить еще раз.
Джерард перестал быть Джерардом. Он превратился в собирательный образ всех задир, с которыми когда-нибудь встречался Эткинсон, в каждого, кто высмеивал некрасивых детей, или толстых детей, или чернокожих детей, или детей-инвалидов, или мальчиков, похожих на девочек, или девочек, похожих на мальчиков… Он видел перед собой старшеклассника, который отбирал деньги у младших, который так любил разорвать в клочья его домашнюю работу, когда ее нужно было сдавать.
Он уже замахнулся. В челюсть, он ударит в челюсть! Сжал кулак и уже собирался сбить Роя с ног, когда кто-то схватил его за руку.
Эткинсон замер в замешательстве. Он повернулся, чтобы посмотреть, кто там. За его спиной стоял Эрл, охранник.
– По-моему, это не самая удачная мысль, сэр, – сказал он. – Думаю, за такие дела вас могут отстранить.
Расса словно отвлекли во время полового акта. Джерард должен был валяться на полу с вывихнутой челюстью, но…
Тут Эткинсон вернулся к реальности. Он был начальником тюрьмы.
Недопустимо. Абсолютно недопустимо.
– Спасибо, Эрл.
– Пожалуйста, сэр.
Люди думали, что если Эрл Самнер похож на гору мускулов и у него характерный кентуккийский выговор, значит, он непроходимый тупица. Но в его случае внешность была более чем обманчива. Эрл имел степень бакалавра криминалистики и скоро собирался стать магистром.
– Сукин сын! – прошипел Рой, захлебнувшись своим унижением.
– Хотел бы я встретиться с тобой в честном бою. – С этими словами Расс проследовал за Эрлом к выходу.
Он улыбался. Сейчас он был, наверное, самым счастливым человеком на свете.
4
Полиция без труда нашла адрес Кэнди в записной книжке Тома Каллигана.
– Я направил туда машину, – преодолевая боль в простуженном горле, прохрипел Рибикофф. – К телефону никто не подходит.
– Это все диета.
– Диета?
– Да. В ней причина.
– Того, что он стал встречаться с другой женщиной?