Бэхарестан

Нур-эд-Дин Абд-эр-Рахман ибн-Ахмед, с литературным псевдонимом Джами, стихотворец, прозаик, схоласт и придворный духовник-мистик, родившийся в 1414 году и умерший в 1492 году, при жизни еще пользовался на мусульманском Востоке славой величайшего поэта и ученого своего времени. Европейские исследователи персидской литературы характеризуют Джами как «последнего великого классического поэта Ирана». Эта оценка нашла выражение в значительном количестве выполненных в Европе изданий текстов и немалом числе переводов сочинений этого автора на европейские языки.

Джами написал семь больших поэм, три сборника лирических стихов и очень много прозаических трудов, большей частью научного (вернее, схоластического) свойства.

Из прозаических произведений Джами к художественной литературе относится только «Бэ-харестан» — памятник широко распространенного на Востоке литературного жанра, высшим образцом которого в Иране считается «Голестан» Са’ди. Произведения этого рода ведут свое начало от популярных в средние века сборников рассказов и притч (первоначально поучительного свойства) типа «Калилы и Димны», «Книги о семи везирях» и знаменитой «Тысячи и одной ночи». Составляющие их рассказы и притчи композиционно скреплены какой-либо повествовательной рамкой (беседы царя Дабшалима с мудрецом Бидпаем в «Калиле», семь везирей, спасающих своими рассказами оклеветанного царевича, история Шехерезады и т. п.). В этом отношении некоторое сходство с такими сборниками представляет жанр так называемых «макам», в которых композиционным стержнем, скрепляющим между собой отдельные, в общем совершенно самостоятельные рассказы, является личность героя, их главного участника или повествователя. Сходство это было вначале, однако, довольно внешним, так как в отношении концепции макамы, близкие к «плутовскому» жанру, весьма далеки от дидактических заданий сборников типа «Калилы и Димны». Но мы знаем, что, например, в «Тысяче и одной ночи» назидательный элемент представлен уже слабо. На первое место понемногу выдвигается момент чисто развлекательный. Вместе с тем постепенно начинает отмирать и скрепляющая композиционная рамка. В «Голестане» она очень слаба, а в написанном двумя веками позже «Бэхарестане» ее совсем нет, если не считать предисловия, из которого узнаем, что книга сочинена автором на забаву и в поучение своему сыну. С другой стороны, в лучших персидских макамах Хэмиди (ум. 1163—1164) наблюдаем отсутствие единого героя, композиционно связывавшего, хотя бы и слабо, отдельные рассказы в арабских макамах Бади-аз-Замана (ум. 1008) и Харири (ум. 1122). Оба жанра как бы сливаются, и, в результате этого слияния, персидская литература дарит нас повествовательными сборниками типа «Голестана» и «Бэхарестана», в которых содержание распределено более или менее условно, по приблизительному тематическому признаку, на главы и отделы.

Сходство между обоими, впоследствии слившимися, жанрами с самого начала подчеркивалось одинаковыми приемами стилистической обработки материала. Как в поучительной «Калиле» (ок. половины XII века), так и в написанном тремя веками позже «Бэхарестане» даны образцы высоко организованной прозы, разбитой на пропорциональные отрезки, часто заканчивающиеся рифмами. Прозаические пассажи, вдобавок, чередуются со стихами, как бы резюмирующими отдельные положения рассказа или же составляющими «мораль» или заключительный pointe повествования. При переводе на иностранный язык подобная проза приобретает маложелательный оттенок «раешного» стиля и способна утомить искусственностью.

Самое раннее из таких произведений в персидской литературе, «Калила и Димна» («украшенный» перевод с арабской версии Ибн-Мокаффа), написано около 1145 года. Автор его — Абу-ль-Мэали Насролла. Законченное мастерство этого литературного памятника (до сих пор служащего одним из школьных пособий в Иране) говорит достаточно ясно о том, что этот жанр художественной прозы имел к тому времени выработанные приемы и установившуюся традицию. К сожалению, более древние образцы «украшенной» персидской прозы до нашего времени не дошли, и «Калилу и Димну» Абу-ль-Мэали Насролла приходится считать первым дошедшим до нас памятником такого характера.

Следующее по времени место занимают вышеупомянутые макамы Хэмиди (написаны в 1156 г.), оказавшие очень большое влияние на последующие произведения этого рода, из которых самым знаменитым является «Голестан» Са’ди (написан в 1258 г.).

«Бэхарестан» Джами, написанный (в 1487 г.) несомненно под влиянием «Голестана», так же как и последний распадается на 8 отделов, каждый из которых носит название «сад». Первый отдел посвящен изречениям и афоризмам знаменитых мистиков и подвижников; второй — поучениям мудрецов относительно правил житейской морали; в третьем саду содержатся анекдоты, касающиеся государственных деятелей; в четвертом — рассказы о щедрости и великодушии; пятый отдел посвящен любви; шестой — остроумию; в седьмом отделе автор дает сжатые биографии знаменитейших персидских поэтов с краткими выборками из их стихов; последний, восьмой, сад отведен рассказам типа «животного эпоса». Содержащиеся в «Бэхарестане» рассказы, возможно, частью основаны на фольклорных материалах, но большинство их выдает

свое книжное происхождение. Переводчик «Бэхарестана», французский ученый Массэ, в предисловии к своему переводу указывает на заимствование некоторых рассказов из арабского сборника «Мостатраф» Аль-Ибшихи.

«Бэхарестан» переведен на главнейшие европейские языки. В 1846 году в Вене появился немецкий перевод Schlechta Wssehrd, сопровождающий издание текста персидского подлинника. Переводчик попытался передать все стилистические особенности оригинала, но перевод его во многом не точен и вдобавок не полон. Два английских перевода (Бенарес, 1887 и Бомбей, 1899) малодоступны, причем первый из них, по отзыву Массэ, выполнен очень поверхностно. Французский перевод Массэ (Djami, «Le Beharistan» traduit par Henri Masse, Paris, 1925) сделан обыкновенной, неукрашенной прозой, — прозой же переведены и стихи; перевод этот полный и добросовестный. В нашем переводе четырнадцати рассказов из «Бэхарестана» сделана попытка передать прозаический стиль подлинника, но при переводе стихов соблюдалась только строфика, а передача метра не преследовалась.

Старец Хератский Абдаллах Энсари [1] да ниспошлет ему всевышний свое благословение, завещал своим последователям: «Помните слова каждого старца, а если не можете, то вспоминайте имена их для вашей пользы».

От звуков имени святого течет любовь. И от письмен твоих и слова течет любовь. Тот, кто селом твоим проходит, влюбленным стал. Да! От дверей твоих и крова течет любовь.

Абу-Хашим, суфий [2] , да будет благословенна его память, сказал, что легче острием иглы исторгнуть из земли большую гору, чем выбросить из сердца грех гордости.

Гордость прячется искусно, не сыскать ее примет. Муравьиный след заметней в пору полуночной мглы. Ты легко ее исторгнуть из души не думай, нет: Легче из земли исторгнешь гору кончиком иглы.

Искендер Греческий [3] во времена завоевания мира, при помощи разных хитростей, некоей крепостью овладел и разрушить ее повелел. Ему сообщили, что там есть ученый местный, в разрешении всяких трудностей весьма известный. Искендер потребовал его к себе и, увидав, когда тот вошел, лицо некрасивое до удивления, вызывающее у других людей отвращение, сказал: «О, какой ужасный вид! Он других людей смущает и страшит».