Бэкап
Шрифт:
Так и есть, моя камера постепенно уменьшается в размерах. Не хватает только огненного жара, чтобы полностью ощутить себя в темнице инквизиции в Толедо. Какое-то время я бессмысленно мечусь вдоль рядов колонн, с глухим рокотом медленно, но неумолимо сжимающихся, сокращая жизненное пространство.
Наконец я снова вернулся в центр системы и попытался успокоиться. Используя все оставшиеся силы и возможности, я попытался обнаружить атакующие кодоны, но не преуспел. Я даже не мог сказать, сколько я забыл из того, что приобрел за последние сутки.
– Совсем скоро от тебя останутся одни
Спонтанно, не задумываясь и не оборачиваясь, я вырастил перед собой ростовое зеркало и не смог удержаться от испуганного вопля. В отражении видно мое сферическое тело, но теперь оно было не цвета свежей зелени, а тусклым и пожухлым, как летние листья в предчувствии осени. По всей поверхности виднелись гнойники, сочившиеся черными символами. Эта сукровица разъедала мое цифровое тело, словно кислота. Но, что страшнее всего, у меня за спиной отразилось худое заострившееся лицо с горящими глазами. В одно мгновение я узнавал в нем собственное, а в другое был уверен, что это – сам дьявол. Лицо неожиданно расплылось в улыбке, раздвинулись синюшние губы, обнажая заостренные клыки, и сквозь них протиснулся длинный влажный язык, как будто отражение хотело игрвио лизнуть меня в шею или ухо.
С воплем я сорвался с места и принялся хаотично кидаться от одной до другой стены гигантской камеры, выращивая из тела псевдоруки и пытаясь вцепиться в колонны, чтобы раздвинуть их и вырваться на волю. Я верил: если мне удастся это, то дальше будет только свободный выход в Сеть и спасение от мук. Но каменные решетки неумолимо продолжали сдвигаться, безразлично относясь к моим попыткам их разрушить.
Не знаю, сколько я пробыл в таком состоянии. Возможно, прошли часы, а возможно – вечность. В конце концов, я очнулся в каком-то темном, пропитанном запахами рвоты и мочи углу. Я силился вспомнить, кто я, но не мог, ощущая лишь накатывающий ужас. Скорчившись в позе эмбриона, я завыл:
– То-нибд, пасите еня. АелиАкииро, моляювас. Пиер, ости еня. Янехочуумирать. Ктоягдея? Амапасимняянеочуутбытвеоникадетымоималчкияураю…
Тьма смыкалась надо мной и внутри меня, паника выворачивала на изнанку. Я мог только невнятно рычать, словно дикий неразумный зверь. Где-то вдалеке, на краю сознания, слышался издевательский хохот то ли человека, то ли гиены.
Но вот, казалось, боль и сумрак отступили. Туман, окутавший сознание, рассеялся. Я лежал в траве на холме и смотрел в прозрачно-лазурное небо. Чистый участок был небольшим: по его окружности угрожающе клубились тяжелые грозовые тучи. «Глаз тайфуна», всплыло в памяти.
Я жадно дышал, вбирая в легкие свежий прохладный воздух. Перед глазами вереницей проплывали события прошедших суток.
– Неужели это все зря? – спросил я непонятно кого и поразился тому, как четко прозвучали мои слова. Как быстро, оказывается, можно принять униженное существование невнятно бормочущего существа.
Высоко в небе проявилась черная, будто зрачок, точка. Я встал, запрокинул голову и прокричал прямо в небо:
– Будь ты проклят, Питер! Я все равно уничтожу тебя! Будь ты прокл…
Небо раскололось…
48
Шорох одежды, скрип кресел. Кашель. Тяжелое дыхание.
Амели. Мне кажется, он мертв.
Накадзава. Это все так ужасно.
Амели. Менее ужасно, если бы он не успел отключить «Фукусиму», согласитесь.
Накадзава. Я имею в виду то, что они оба мертвы. Все прошедшие сутки – сплошной кайдан [82] . Я не знаю, как мне смотреть в глаза Гранжану, не сказав о вас. (цокает языком)
82
творческое направление в Японии, созвучное жанрам ужасов и мистики в западной литературе
Амели. Ну, если вы предпочитаете смотреть в глаза полиции, то валяйте.
Накадзава (строго). Не зарывайтесь, Бомонт! Я согласен скрыть от совета директоров информацию о ваших хозяевах, но вы должны уволиться, завтра же.
Амели. Я не против. Все равно здесь уже нечего ловить. Я не поставлю и фартинга на то, что Марс согласится переместиться в клона. А без него весь ваш бизнес рухнет: всё, что останется – это обычная оцифровка личности.
Накадзава. Еще надо выяснить, как он оказался в таком состоянии. Не без вашей ли помощи?
Амели. Я, может, и шпион, но профессионал, Акихиро. Я честно делала свою работу, тем более, она была весьма интересной и вызывающей. Моя работа на «Actavics Roche» – всего лишь способ накопить средств на обеспеченную старость.
Накадзава (дрожащим голосом). Надеюсь, все, что наговорил этот маньяк обо мне, также останется между нами?
Амели. (хихикая). Конечно, профессор. Я ни на секунду не поверила в столь чудовищную ложь. Возможно, смерть обоих Рыкофых – это лучший исход для всех. Уж больно много забот они нам доставили.
Накадзава. Смешно слышать это от той, которая подменила состав для эвтаназии.
Амели. Ну, я же вам говорила: я по-настоящему увлечена своей работой, а это был уникальный шанс изучить расщепленное сознание. Хотя вы правы: если бы я знала, что все так закончится, никогда бы на это не пошла.
Молчание.
Амели. Как вы думаете, а труп скоро начнет вонять?
Накадзава (раздраженно). Зачем вы тыкаете его ногой? Это же неуважение к мертвым.
– Действительно, Амели, зачем вы меня тыкаете? – возмутился я, поднимаясь с пола.
Вопль бельгийки, при виде восставшего мертвеца, впечатлял, но все же уступал тому, что издала вчера Мику, во время первого моего возвращения с того света. Впрочем, чтобы увидеть в глазах Бомонт, раздражавшей своей самоуверенностью, настоящий неподдельный страх, стоило побыть немного покойником.