Белая дорога

Коннолли Джон

И звали кралю Дьявольская Мэри...

Пение прекратилось, и из темноты аллеи на свет вышла девочка.

— Эй, мистер, — протянула она. — Огоньку не найдется?

Я остановился. На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать. Под короткой узкой черной юбчонкой никаких чулок. Ее голые ноги были слишком белыми, а из-под черной кургузой маечки виднелся пупок. Лицо, также очень бледное и грязное, уродовали непристойный макияж вокруг глаз и, словно рана, полоска слишком яркой красной помады на губах. Девочка покачивалась на высоченных каблуках,

но все равно смотрелась не намного выше. Грязные каштановые волосы частично скрывали ее лицо. Темнота словно крутилась вокруг девочки так, как если бы она стояла под освещенным луной деревом, ветви которого тихонько колыхались, поддаваясь ночному ветру. Ее лицо казалось мне до боли знакомым. Так детская фотография несет отпечаток черт женщины, в которую превратится ребенок. У меня, однако, возникло ощущение, что сначала я видел женщину, а теперь мне словно позволили взглянуть на ребенка, которым она когда-то была.

— Я не курю, — сказал я. — Прости.

Еще несколько секунд я молча стоял и смотрел на нее, а потом пошел прочь.

— Куда ты? — спросила она. — Не хочешь немного поразвлечься? У меня есть местечко, куда мы можем пойти.

Незнакомка шагнула мне навстречу, и я увидел, что она еще моложе, чем я предполагал. Девочка начала двоиться у меня в глазах, и все-таки что-то было не так с ее голосом. Он звучал старше, чем должен бы. Намного старше.

Она приоткрыла рот и облизала губы. Зубы у нее были зелеными в тех местах, где соприкасались с деснами.

— Сколько тебе лет? — спросил я.

— А сколько тебе хотелось бы, чтобы мне было?

Она качнула бедрами, будто пытаясь изобразить похотливость, и завлекающий тон ее голоса стал еще откровенней. Правой рукой девочка указала мне на аллею:

— Пойдем туда, мой котик. Там есть местечко для нас.

Она медленно опустила руку и начала приподнимать подол своей юбки:

— Давай, я покажу тебе...

Я дотянулся до ее руки, и она улыбнулась шире. А потом похолодела, когда я больно сжал ее запястье.

— Может, тебя проводить в полицейский участок? — спросил я. — Они там придумают, как тебе помочь.

Но тут я почувствовал, что с ее рукой происходит что-то неладное: она словно превращалась из твердой субстанции в жидкость. Процесс перерождения сопровождался резким повышением температуры, так что мне стало горячо держать ее. Это напомнило мне проповедника, который тоже словно горел изнутри.

Девушка издала странный звук и с поразительной силой вырвалась.

— Не трожь меня! — прошипела она. — Я тебе не дочь!

На мгновение я словно остолбенел, чувствуя, что мне не выдавить из себя ни слова. Она побежала вниз по аллее, а я помчался за ней. Я думал без труда догнать ее, но она удалялась от меня с молниеносной быстротой, как в мире, где нарушено пространственно-временное соответствие. Она миновала ресторан Мак-Креди и остановилась на мгновение у Ист-Бэй-стрит.

Вскоре рядом с ней появилась машина — черный «кадиллак» с тонированными стеклами и трещиной на лобовом стекле. Передняя дверь пассажирского сиденья распахнулась перед девушкой, и из машины заструился свет, казавшийся черным. Он вытекал, словно нефть, и стелился по сторонам автомобиля.

— Нет! — закричал я. — Отойди от машины!

Она обернулась, потом взглянула в салон машины, затем снова на меня и улыбнулась. Ее черты казались мне расплывчатыми, исчезающими. Улыбка обнажила ряд мелких зеленоватых зубов.

— Давай, — снова заговорила она. — У меня есть славное местечко, куда мы можем поехать.

Не дождавшись ответа, девчонка запрыгнула в машину, которая тут же исчезла в ночи.

Но, прежде чем дверца захлопнулась, из нее выпало нечто, привлекшее мое внимание. Эти странные существа уже напали на таракана и, пока я пытался их рассмотреть, расползались по его плоти, окутывая головку насекомого, словно пытаясь вгрызться в его нутро. Я наклонился ниже и увидел отметину в форме скрипки на спине у одного из пауков.

Паутина. Весь таракан был уже опутан паутиной.

Комок подкатился к горлу. Я отшатнулся и стоял так, опершись о стену, обхватив себя обеими руками и борясь с накатившим приступом тошноты. Вскоре я снова почувствовал силы идти и поплелся к своему отелю, проклиная «кадиллак» на Ист-Бэй.

В номере я попил воды, стараясь прийти в себя, и понял, что у меня резко поднялась температура. Попытка смотреть телевизор ни к чему не привела: цвета расплывались, глаза болели. Но я все же дождался новостей, из которых узнал первые подробности убийства трех человек в баре под Каиной, штат Джорджия. Я лег, тщетно пытаясь заснуть: жар не спадал даже от лошадиной дозы аспирина. Кажется, у меня начался бред, когда в дверь постучали. Через дверную щель я разглядел маленькую девочку в черном, которая ждала меня.

— Эй, мистер, у меня есть местечко, куда мы можем пойти...

Попытавшись открыть дверь, я обнаружил, что держусь за хромовую ручку «кадиллака». Я почувствовал запах гниющего мяса, когда щелкнул замок и дверь со скрежетом отворилась.

А внутри была темнота.

Глава 13

Они добирались до отеля порознь: высокий чернокожий мужчина — на «лумине» трехлетней давности, белый, пониже ростом, подъехал позже на такси. Каждый занял стандартный номер на двоих на разных этажах: чернокожий — на втором, белый — на третьем. Они не общались друг с другом ни в этот день, ни на следующий вплоть до самого отъезда.

В своем номере белый внимательно осмотрел одежду, чтобы проверить, не осталось ли на ней следов крови, но не нашел ничего. Убедившись, что на одежде нет пятен, и с чувством удовлетворения бросив ее на кровать, он совершенно голый подошел к зеркалу в небольшой ванной и принялся медленно поворачиваться, выгибаясь, чтобы лучше рассмотреть в зеркале шрамы на спине и бедрах. Он уставился на них, стараясь проследить взглядом следы на коже. Он рассматривал себя в зеркале совершенно безучастно, как будто это было отражение не его собственное, а какого-то постороннего существа, которое жестоко пострадало и сейчас несло отметины не только физической, но и душевной боли. И все же этот человек в зеркале не был частью его самого. Он сам был безупречен, ничем не запятнан и ничем не затронут. Когда свет погас и комната погрузилась в темноту, мужчина наконец отошел от зеркала и оставил за спиной человека в шрамах, запомнив только выражение его глаз. Некоторое время спустя он позволил себе роскошь пофантазировать, затем спокойно завернулся в чистое полотенце, стоя в пятне света от телевизора, и вздохнул.