Белая дорога
Шрифт:
…Лин рассказывал мне про каналы перехода, но все-таки я оказался совершенно неподготовлен к тому, что нас ожидало. Меня словно ударили с размаху по лицу огненным полотенцем — и в ту же минуту свет дня померк, сменившись мерзкой полутьмой. Впрочем, новизну моих ощущений сильно притупил проклятый верблюд, который встал на дыбы, выбрасывая во все стороны окованные железом копыта, и мне стало не до пейзажа,
Когда через десять минут я, весь в комьях липкой верблюжьей слюны, вернул, наконец, моему транспортному средству уважение к наезднику, эта дрянь, как ни в чем не бывало, принялась щипать травку, и я смог осмотреться.
Вокруг армии под серым небом расстилалась равнина, поросшая кустарником.
Машинально я поднял глаза — Серый Крест был на месте — и тут же невольно сгорбился под тяжестью воспоминаний. Ибо теперь я помнил. Помнил Онизоти и крики людей в тонущих кварталах, помнил чумной корабль и пару бесплотных глаз, так напугавших нас в безымянном мире. Я снова стал торговцем на имени Рат. Некоторое время Осанси из Инкбары еще трепыхался в моем мозгу, со всеми его амбициями и жаждой славы, а затем он угас, развеялся навсегда. Я сказал ему последнее «прости».
Армия вновь двинулась вперед, туда, где находилась Черная Зона — сердце Хранителя. Было такое впечатление, что на равнине провели гигантским циркулем круг в лигу шириной. Из круга поднималась черная колонна, и только подъехав поближе, я понял, что это дым. Странный дым, клубами уходящий прямо в бесконечность, в серое небо, несмотря на ветер, свистящий в кронах редких деревьев.
Армия шла навстречу своей гибели. И тут я вспомнил главное. Вспомнил то, что теперь не Олег, а Рат — носитель той неведомой странности, которую различает и которую щадит неведомое нечто, скрытое в дымном столбе. Я завертел головой в поисках Лина, но ничего нельзя было разглядеть в катившейся по земле лавине.
Тут еще, на беду, открылся один из небесных каналов, и из него бесшумно и мягко поплыли вниз гигантские треугольники зеркальной пленки, мягкой и невесомой. В них отражались верблюды, люди и дым, и безумный пейзаж стал еще безумнее.
Ну что же! Будем надеяться, что Лину удастся, как он обещал, скрыться и переждать, пока армия пройдет мимо.
Что дальше? Олега — на его «Землю». Это ясно. Древнего… Он говорил, что справится сам, но я все-таки ему помогу. Чтобы не возникло у него соблазна сделать что-нибудь лишнее. За шесть тысячелетий можно очень сильно невзлюбить людей…
И наконец я. Я отправлюсь в мир Вечной весны и закрою за собой дорогу. Все справедливо…
Я нахмурился. Справедливо было не все. Оставался Лин, Воин, ребенок, которого я научил улыбаться Я представил, как он ждет у границы зоны. День, два… Может быть, месяц… И оставались Кланы.
И еще я представил себе себя. Рата. Бывшего торговца, а ныне и до самой смерти — жителя Самой Счастливой Долины… С толстыми, отвисшими щеками и с животиком до колен. Как этот самый Рат выходит на освещенную лунным светом тропинку и, затаив дыхание, делает шаг, другой, третий… И ничего не происходит. Он пробует еще раз… И еще… Но канала нет и никогда не будет. И тогда Рат падает на колени, бьет кулаками пыль и волком воет на дуну… Будь оно все проклято! Древний тосковал оттого, что не смог расстаться со всей Вселенной ради одного мира. Но я — человек, как же я брошу всю Вселенную ради одной долины?!
«Что же мне делать?» — подумал я. Один из зеркальных треугольников спланировал сверху. На какое-то время в нем отразилась морда в неаппетитных хлопьях пены и задумчивый всадник-торговец по имени Рат, примостившийся у верблюда на спине. Затем зверь издал хриплый рев и выбросил вперед похожее на стенобитный таран копыто. Совершенно беззвучно зеркало распалось на множество мелких — не больше, чем с ладонь, треугольничков, и тысячи маленьких Ратов отправились в самостоятельный полет.
— Может быть, ты и прав, — сказал я верблюду. — Если не знаешь, как быть, бей наотмашь. В конце концов, поступать всегда следует так, чтобы потом не, было стыдно. Трижды проклятье!!! Похоже, из всех действующих в этой комедии лиц только бедный Рат ничего не выиграл. Ни смерти, ни победы…
Собственная жизнь представилась мне ослепительной Белой дорогой, уходящей в даль, в туман, в неизвестное. Почему же я счастлив и почему улыбаюсь, как последний кретин?!