Белая эмиграция в Китае и Монголии
Шрифт:
– Где Резухин? – и, получив ответ, что ранен, спросил: – Куда ранен?
– Не могу знать, Ваше превосходительство.
– Ты вечно ничего не знаешь! – заорал барон и со всего размаха ударил своего адъютанта ташуром по голове.
Тот упал и долго лежал без чувств, а когда пришел в сознание, то слышит, что барон возится с ним и бормочет:
– Черт, неужели я убил его?
Адъютант встал и, покачиваясь, пошел с бароном на позицию.
– Ты куда? – заорал барон. – Хочешь, чтобы тебя убили? Марш назад!
Вот и разберись. Только что сам едва не убил, а теперь тревожится, чтобы не убили.
Караван
Унгерн спешно усиливал свою Азиатскую конную дивизию. Было сформировано четыре полка, командирами которых были назначены произведенные в есаулы: 1-м Татарским – Парыгин, 2-м Хоботов, 3-м чиновник Яньков и 4-м Монгольским войсковой старшина Архипов.
Урга уже начинала жить в нормальной и спокойной обстановке. Жителям барон шел навстречу; магазины, лавки торговали бойко, из Монголии шли непрерывной цепью торговые караваны, и ургинские базары шумели. Панические настроения Унгерн ликвидировал вначале, когда расстрелял подполковника Дроздова, распространявшего тревожные слухи. Больше никто не решался сомневаться в устойчивости ургинской жизни.
Штаб начал подыскивать для Унгерна помещение, и скоро есаул М. и корнет Смиренский нашли роскошно обставленный дом богатого еврея. Барон пришел посмотреть. Остался доволен, но, когда узнал, что квартира еврейская, пришел в бешенство и в соседнем дворе приказал поставить себе юрту. А вечером посадил адъютанта за машинку и продиктовал приказ: «Глупее людей, сидящих в моем штабе, нет. Не давать им продуктов в течение трех дней».
Жизнь в Урге восстанавливалась. Полицмейстером и комендантом Урги был назначен знаменитый подполковник А. Сипайлов, о деятельности которого будет разговор впереди. Комендантом Маймачена был назначен прапорщик Степаненко, бывший жандармский унтер-офицер. Есаул М. был назначен в помощь Сипайлову.
Дивизия отдыхала, а интендантство в специально устроенных мастерских спешно шило для всех из синей чесучи тырмыки, унты, офицерам сапоги, всем кожаное обмундирование. Барон был тих, доволен, и дивизия стала понемногу забывать о страшных днях порок и других жестоких наказаниях. Но дивизия была составлена из людей, прошедших «огонь, воду, медные трубы и волчьи зубы», и без наказаний жить не могла. Барон провинившихся офицеров и солдат садил на крыши домов. Любопытную картину представляла в то время Урга. В районах расположения воинских частей, тут и там, по крышам разгуливали, сидели и стояли офицеры. Некоторые просидели на крышах по месяцу, а знаменитый хорунжий Тубанов, командир Тибетской сотни, после своего подвига окончательно распоясавшийся, влез на крышу, просидел там неделю и… снова стал человеком.
В это время Унгерн вел переговоры с монгольскими князьями. Вскоре он выпустил политический приказ № 15. В нем точно говорилось: «С моей Азиатской конной дивизией иду на жестокую и беспощадную борьбу с красными под знаменем: За Царя Михаила Александровича». В этом духе он подготовлял дивизию к выступлению, но свое интендантство, которое органически не терпел, не забывал, и в приказе было сказано: «Стыдно офицерам сидеть в обозах, нестроевых и комендантских командах, в интендантстве и пр. подобных учреждениях, а потому, чтобы отличить доблестных воинов от этих людей, всем тыловым чинам приказываю надеть погоны поперек плеча».
Этот знаменательный приказ произвел бурю. Многие интендантские чины немедленно же подали рапорта об откомандировании в строй, и отдельным из них Унгерн наложил резолюцию: «Разрешаю погоны носить продольные».
Добрался Унгерн и до Ургинской управы, которая была большевистского толка и которую освобожденные из тюрьмы офицеры и их семьи считали прямым виновником их мук и страданий.
Произведя расследование, барон приказал весь состав городской управы расстрелять, успел бежать только товарищ председателя управы еврей Шейнеман, председатель же управы священник Парников не избег общей участи. На допросе священнику был задан вопрос: «Как вы, служитель Бога, работаете с безбожниками и преступниками?» На это арестованный коротко, но твердо ответил: «Я был служитель культа, который сейчас уже умер, а потому и работал с большевиками». Расстрел был произведен за городом.
Урга пышно и торжественно готовилась ко дню коронации Богдо-Гыгена, освобожденного от китайцев. Для монгол это событие имело значение не меньшее, чем для русских коронация Императора. В Ургу съехались все монгольские князья; город заполнила многоликая и красочная монгольская масса, прискакавшая на своих степняках даже из далеких и глухих углов Монголии. Коронация была назначена в конце февраля месяца. Накануне ее Азиатской конной дивизии был дан приказ: «В 3 часа ночи поседлаться, надеть новую форму, быть при оружии, при оркестре музыки и выступить из Маймачена в Ургу, где построиться шпалерами от дворца Богдо до главной кумирни».
По левой стороне улицы выстроились части дивизии, по правой – монгольские и бурятские войска. Простояли в томительном ожидании три часа и до 10 часов утра были распущены. Монгольские ламы решили, что в эти часы коронация состояться не может, так как боги против этого и Богдо за ослушание грозит несчастье. Аамы сидели во дворце и ворожили, и только в 10 часов утра из дворца показались конные вестники. Одетые в парчовые красочные костюмы, с трубами, из которых раздавались резкие звуки, вестники давали знать, что Богдо скоро будет. Войска замерли, а тысячи народа превратились в каменные изваяния. За вестниками показалась пышная по яркости красок процессия, за которой храпящие лошади везли колесницу-треугольник из огромных бревен. В середине колесницы стояла высокая мачта с колоссальным по размерам монгольским флагом, отблескивающим своими золотыми нитками. Над замершей площадью раздалась громкая команда: «Азиатская дивизия, смирно, равнение направо, господа офицеры!»
В золотой коляске ехал на коронацию Богдо. Он был в золотой парче с темными очками на глазах. Музыка заиграла «встречу», монгольские дудки подхватили, плача, рыдая, злясь и торжествуя. Они отгоняли от Богдо злых духов. Вокруг золотой коляски скакали монгольские князья в пышных восточных одеждах, с конусообразными шапочками, украшенными перьями на головах, конусы шапочек были из драгоценных камней – по рангу владельцев. Барон и генерал Резухин присоединились к свите Богдо и уехали в кумирню на коронацию. Религиозная церемония в храме шла четыре часа; генерал Резухин вскоре вернулся и на эти часы распустил дивизию. Он был возведен в сан «гуна» – монгольского князя.
Конец ознакомительного фрагмента.