Белая как снег
Шрифт:
Мунк остановился на красный свет, все еще не особенно торопясь.
– Помнишь, пару лет назад было дело? – пробормотал он, когда загорелся зеленый и они тронулись с места.
– Какое дело?
– Ограбление банка в Лиллестрёме. Была большая шумиха, но не потому, что много украли, а потому, что преступникам не удалось далеко уйти.
Еле заметная улыбка, и Мунк снова посерьезнел.
– А, это он?
Она хорошо помнила то ограбление. Они сидели дома, смотрели телевизор всей семьей, и подробности этого дела стали чистейшим субботним развлечением для всех. Его еще долго вспоминали – после того, как в новостях уже забыли о нем, комики без конца шутили на эту тему. Худшие в мире грабители. Худший в истории водитель. Они тогда страшно смеялись над этим. Это было летом в Осгорстранне. Так здорово было быть всем вместе. На экране телевизора снова и снова мелькали кадры с камер наблюдения. Внутри банка, где грабители, размахивая оружием, приказали всем лечь на пол. Сигнализация выключена, профессионалы до кончиков ногтей, как в кино. Все было серьезно, а потом показали кадры снаружи. Машина грабителей на полной скорости подъехала к дверям банка, и водитель заглушил мотор. Грабители в балаклавах выбежали из банка, размахивая пистолетами, а машина не едет. Водитель вышел, без маски, даже заглянул в камеру наблюдения, открыл капот, стал копошиться в двигателе. Наконец заведя машину, он сел за руль, переехал улицу и врезался прямо в фонарный столб в двадцати метрах от банка.
Самое быстрое ограбление банка в истории.
– Так это он?
Мунк кивнул и выехал на Сёркедалсвейен.
– Он был водителем?
– Пауль Иверсон был водителем, да. Ему дали восемнадцать месяцев, в основном потому, что он идиот, как мне кажется. Вот почему он есть в нашей картотеке. Сейчас он на свободе, на пенсии по инвалидности, живет в Эстеросе.
– И?..
– И что?
Миа никак не понимала, что происходит.
Окурки?
С места наблюдения?
Але?
Завывание сирен?
Зачем он вообще заехал за ней?
Нахмурившись, Мунк опустил стекло и закурил, когда они снова остановились на красный сигнал светофора.
– О’кей, – сказала Миа. – Так мы уверены? На окурках его ДНК?
– Судмедэксперты сказали, что сто процентов.
– Значит, это он?
– Очевидно.
Да какого хрена, Мунк?
– И мы знаем его адрес?
– Эйксвейен, 88C. Третий этаж.
– Туда уже приехали наши или как?
– Нет.
– Так откуда вы знаете, что он дома?
– Я ему позвонил.
– Что?
– Он собирался поставить кофе.
– Вы позвонил ему и сказали, что мы приедем?
– Ну да, а что?
Она больше не могла терпеть это.
– Почему вы не радуетесь?
– В смысле?
– У нас же есть совпадение по ДНК. А вы едете, словно дед в гости к внукам в воскресенье? И зачем вы меня взяли с собой?
Мунк нахмурился.
– Хотел, чтобы ты сама посмотрела.
– На что?
– Увидишь, когда он откроет дверь.
Дома уже несколько дней царила странная атмосфера. Лидия Клеменс думала, что это ее вина, но нет. Она ребенок, и с этой точки зрения да, по ее вине раз в год они приходили к ним, но должен же дедушка Вилли понимать, что это не она так решила. Чтобы приходили инспекторы. Это же государство решает, а не она. Да уж, иногда она очень злилась на него. Сейчас пришла весна, все ее друзья-птицы уже вернулись, и можно было босиком бегать по лесной подстилке, а он вместо этого ходит и дуется. Постарайся уже хоть немного порадоваться, дедушка, сказала она ему за завтраком, несколько грубо. Но он надулся еще сильнее, отнес еду к себе в комнату и закрыл дверь, с тех пор Лидия его не видела. Но она не собиралась переживать по этому поводу. Она целую зиму трудилась в поте лица за тяжелой швейной машинкой, не на электричестве, а такой с педалью, на которую надо нажимать ногой, а Лидия не доставала до нее, поэтому пришлось прикрепить к ней деревяшку. Но теперь это все позади: сегодня она впервые наденет свое платье и покажет его кому-нибудь.
Лидия улыбнулась и почувствовала, как у нее загорелись щеки румянцем. Оно уже висело в шкафу, но она пока не стала его доставать. Надо дождаться подходящего повода. Приход инспекторов, конечно, не праздник, но какой смысл надевать платье, если никто его не увидит? А дедушке Вилли до таких вещей дела нет. И этому было объяснение, она знала. Индустрия моды – одна из причин разрушения планеты и скорого наступления вечной тьмы. Если бы у всех была только необходимая им одежда, природа бы осталась жива. Но не все люди такие. Люди – склонные к хвастовству, помешанные на себе существа и всегда хотят показать, что они красивее или лучше других. В большом мире делали так: например, чтобы создать украшения, злые люди использовали рабский труд африканцев – те добывали драгоценные камни в подземных шахтах; или, например, испытывали косметику на животных, а те от нее умирали, но больше всего люди любят одежду, или моду, как они ее называют. Мода изменила весь мир, и не потому что в ней была необходимость, а потому что производители одежды не заработают много денег, когда люди каждый день ходят в одном и том же и не покупают обновки. И те заключили хитрый договор с газетами и журналами всего мира: всеми правдами и неправдами убедить людей в необходимости моды. А если не следовать ей, то будете глупыми и хуже других. Так смогли заработать и журналы, и те, кто продает одежду, хотя никому на самом деле эта одежда не была нужна. Хитрый план, сказал дедушка Вилли, когда объяснял внучке это. По неизвестной причине жадные люди обычно очень умные, а для всех нас это плохо. Лидии показалось, что это умная мысль, и она сразу же записала ее себе в тетрадь – она вклеивала туда то, что находила интересным, или записывала мысли, которые пришли ей в голову: например, однажды она гуляла и увидела орла – он был такой красивый и так величественно парил в небе, что странно, почему не орлы решают все на земле, а эти глупые люди, виноватые в том, что скоро наступит вечная тьма.
Лидия сделала так, как учил ее дедушка: Чтобы сделать что-то новое, нужно использовать то, что у нас уже есть. Поначалу это было сложновато, потому что вся их одежда сшита или дедушкой, или Лидией, в основном из кожи убитых ими животных или связана из овечьей шерсти, а она не слишком подходила, например, если бы они пришли к кому-нибудь в гости, куда нужно принарядиться. Лидия долго раздумывала над этим и наконец поняла, что нужно делать. Она знала, что вообще-то не должна так поступать, потому что заветный сундук был под строгим запретом и заперт, его содержимое держалось в секрете, и никогда и никто не должен был увидеть его. Но она не могла не знать, где дедушка Вилли хранил все нужное. Он же такой забывчивый. Потому он создал систему, и теперь у каждой вещи было свое место. И у секретных тоже. Как, например, у ключа от заветного сундука. Лидия знала, что не надо, что это запрещено, но на улице уже так давно было темно, повсюду снег – не тихий, красивый, мягко ложащийся на землю, а метель с мокрым снегом, от которого она промокала насквозь, стоило лишь ей выйти подоить коз. И играть тут не с кем. Других детей не было. Ведь другие дети все глупые или злые, да? Больные и головой, и телом, а если от них заразиться, то станешь таким же, как они, или заболеешь так, что не переживешь вечную тьму.
И она сделала это.
Однажды дедушка Вилли пошел в Вассенден купить продукты и товары, которые они не могли вырастить или сделать сами.
Несмотря на запрет.
Она залезла на стул, взяла ключ из старого портсигара в самом верху шкафа, спустилась по крутой лестнице в подвал, сняла покрывало и трясущимися руками открыла сундук, расписанный розами. Она уже делала так однажды, поэтому знала, что они лежат здесь. Занавески в цветочек. В тот раз она решилась только краем глаза взглянуть на них, но теперь, зимой, осмелела. Да и неудивительно, ведь ей уже двенадцать. Двенадцать – это важный возраст. Теперь ребенок может принимать решения самостоятельно. Дедушка Вилли рассказывал, что важны только две даты. Двенадцать, когда можно решать самому, с кем жить, если дома какие-то проблемы и мамы с папами хотят разъехаться и жить отдельно. Во внешнем мире так часто бывало, потому что любовь не так проста, и многие женятся слишком рано и заводят детей, потому что думают, что всегда будут любить друг друга, но потом люди меняются и перестают нравиться друг другу, и часто происходит так называемый развод, и недобрые и неумные взрослые позволяют ему повлиять на своих детей. Поэтому государство решило, что как только ребенку исполняется двенадцать лет, он может сам принимать решения. Лидия хорошо себя чувствовала в тот день. Дедушка встал раньше обычного и испек ей пирог. Он расплакался, погладил ее по голове и сказал: Ты самая лучшая девочка в мире, и у нее внутри потеплело, и это чувство еще много дней не покидало ее. Ей показалось странным, что дедушка за что-то похвалил государство, как с этим законом про двенадцать лет, но она не стала спрашивать. Восемнадцать. Это следующий великий день. Но двенадцать важнее, восемнадцать – это в основном для тех, кто живет в мире снаружи, но она все равно ждала этого дня. И пусть вечная тьма скорее всего наступит раньше, приятно было ждать восемнадцатилетия, лучше, чем вообще ничего не ждать.
Она с нетерпением и трепетом достала платье из шкафа и сняла с себя одежду из шкуры косули. Зеркало у нее было маленькое и мутное, но ей было видно себя, пока она аккуратно надевала платье в цветочек и выбирала место у окна, где получше свет.
Ой.
Какая она красивая.
Она покрутилась перед зеркалом и улыбнулась.
Может, постучаться к дедушке Вилли?
Показать ему, как она хорошо выглядит?
Нет.
Лучше не надо.
Она хотела подольше насладиться этим моментом.
Лидия Клеменс широко улыбнулась, выбежала в коридор, надела сапоги.
И побежала к воротам.
Чтобы ждать.
Фредрик Риис стоял, склонившись над землей, где мокрая лесная тропинка переходила в более твердую гравиевую, чувствуя облегчение, что погода хоть раз в жизни на его стороне. Дождь хорошо промочил тропинку и гравиевую дорожку, и, внимательно рассмотрев землю, Фредрик нашел их. Следы квадроцикла. Ведущие на юг. Он вернулся к машине и разложил на капоте карту. Это как искать иголку в стоге сена. Со всех сторон лес. Гравиевая дорога ведет на север к природному резервату Гуллехауген, затем поворачивает на запад к Эйанген, а потом на шоссе 120 около озера Хурдалсшёен. Оттуда преступник мог уехать куда угодно – на юг в Эйдсволл или на север в Хурдал – кстати, сколько литров бензина помещается в бак такого квадроцикла? У дяди Фредрика был такой. Вряд ли же у него большой бак. Литра три максимум. У разных моделей наверняка баки различной емкости, но квадроциклы не предназначены для дальних поездок, и куда он мог на нем добраться? Выпрямившись, Фредрик посмотрел на лес вокруг.