Белая как снег
Шрифт:
– Давай откроем? Может, поможет?
– Что это?
– Королева всех арманьяков. Domaine de Pantagan тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Тридцать пять лет выдержки. Знаю, что ты не пьешь, но…
– В верхнем шкафчике есть бокалы. Захвати мне тоже.
Миа включила холодную воду и еще раз умыла лицо. Дьявол. Шатаясь, она голой прошла в спальню и достала какую-то чистую одежду из сумки. Черные лосины и спортивную куртку. Надо побегать. Только это ей сейчас поможет. Вывести это дерьмо из организма. Дверь в кабинет была нараспашку, и она слышала храп Патрика. В одной из комнат она нашла матрас, плед и подушку. Какой смысл ехать ночевать в отель? Они с головой погрузились в работу. Двое суток питались едой из take-away и кофе. Они подобрались так близко, но каждый раз что-то от них ускользало, как песок сквозь пальцы.
– Черт, не может такого быть.
– Чего?
– Чтобы он был настолько убогим. Чтобы чувствовал, что не вписывается в общество. И что его надо пожалеть. Надо прекратить это. Тебе надо это прекратить.
– Мне?
– Да, тебе, с твоей сраной психологической установкой. Ты хочешь понять его. Что могло с ним случиться. Как ему было сложно. Да насрать на это.
– Но я же не говорил такого…
– Но ищешь ты именно это. Оправдание. Этот ублюдок моет и стрижет ногти детям под наркотой, а потом голыми кладет их себе на колени и медленно душит их, сука, леской, ради собственного удовольствия. Нет уж, нахер. Хватит искать его травмы. К черту его сраное детство, плевать я на него хотела.
– Может, закажем еды?
– Да, а кофе еще есть?
– Может, лучше воды?
Миа надела черную кепку, спрятала красные глаза за огромными солнечными очками и, шатаясь, пошла на кухню. Засунула голову под кран и наполнила пересохший рот водой. Отличная, мать ее, мысль. Алкоголь? Нет, хватит с нее. Он, конечно, не виноват. Она сама поднесла бокал к губам.
– Это что за фото, я их раньше не видела.
– Это Оливер перед своим домом. За несколько месяцев до убийства.
– Новая машина?
– Да, он явно горд. Он любил машины. Да и вообще все с мотором. Хотел стать гонщиком «Формулы 1».
– А есть домашние фотографии второго мальчика? Свена-Улуфа?
– Нет, в архивах были только эти.
– Видишь?
– Что?
– Я же оказалась права.
– Насчет чего?
– Он выбирает их по внешности. Белые локоны. Веснушки. Худенькие. Хрупкие. Невинные. Слабые. Этому сукину сыну нравится такое, понимаешь? Дети, которые не могут себя защитить.
– Может, тебе нужен свежий воздух, Миа? Мне кажется, ты перестала быть объективной в некоторых аспектах.
– Да к черту. Я никогда не видела так все ясно, как сейчас.
Несмотря на солнечные очки, ей будто в мозг ударил солнечный свет и пришлось остановиться, опершись о дверь, пока она наконец не смогла сделать несколько неуверенных шагов в сад.
Машины. Звуки. Выхлопы. Люди.
Надвинув кепку на лоб и засунув руки в карманы куртки, Миа пошла по Ураниенборгвейен. Повсюду сраные люди. Почему они не могут сидеть дома? И где природа, когда она так нужна ей? Прекрасные деревья на ветру? Мох? Тихое журчание реки?
Ладно, Фрогнерпарк.
Пойдет.
Что вообще было в той бутылке?
Тридцать пять лет зла?
Яд из Мордора?
Какая-то машина просигналила ей, и Миа вздрогнула, когда она, не заметив, сошла с тротуара на проезжую часть.
Дерьмо собачье.
Это уж точно в последний раз.
Алкоголь.
Чтобы она еще хоть раз…
Ни за что.
– Ладно, а что, если это не один и тот же убийца?
– Але, ты что?
– Мы же решили все пересмотреть заново. Давай поищем доказательства того, что убийцы разные.
– Не думаю, что у нас получится.
– Ну попробуй хотя бы. Смотри, рука лежит не под таким же углом, как у шведских жертв. Ни у Оливера, ни у Свен-Улуфа. Посмотри на норвежское место преступления. Все выглядит, как бы сказать точнее, чище…
– Идеальнее.
– Ох черт.
– Что?
– Ну ты сам это сказал. Он научился на своих ошибках. Теперь лучше понимает, чего хочет. Смотри, как считаешь?
– Он же ждал восемь лет.
– Вот-вот. Не потому, что хотел, но потому, что выбора у него не было, как мне думается.
– Ты все еще считаешь, что он где-то сидел?
– Сто процентов. И у него было время отточить навыки. Стать точнее. Сделать именно так, как ему хочется. Должно быть, он скучал так сильно, что…
Снова гудок машины, на этот раз на перекресте Майорстукрюссе. Миа опять вздрогнула, так же неприятно, как и в прошлый раз, жесть какая. Неужели люди правда так развлекаются каждую неделю? Неужели алкоголь и есть социальный клей в этом обществе? По любым поводам. В любой связи. Нет, надо запретить винные монополии [23] . Навсегда. Это никому не полезно. Никогда.
23
В Норвегии алкогольные напитки (кроме пива) продаются только в специальным магазинах, принадлежащих государству, – винных монополиях.
Наконец она дошла до Фрогнерпарка и смогла прибавить шагу. Слегка. Это не бег, скорее ползанье пенсионера с ходунками. Каждый удар подошвы об асфальт отзывался болью в виске, и наконец Миа сдалась и перешла на черепаший шаг. Склонив голову в кепке. Опустив плечи.
– Ты читал его дневник?
– Да, много раз.
– Странно, на самом деле.
– Что именно?
– То, что Волк не упоминается ни разу, кроме как на последней странице. И больше ничего интересного – сплошные радость, игры, скоростные машинки и мотоциклы, ну, я не совсем понимаю…
– Что?
– Почему это нигде не упоминается. Почему именно на последней странице? Что случилось в тот день?
Вдруг в кармане раздалось треньканье колокольчика – это ее мобильный. Она сошла с тропинки в тень дерева, чтобы ответить.
– Да? Миа.
Ее голос звучал хрипло, говорить было трудно.
– Привет, это Анетте, как дела?
– Все… нормально…
– Я не собираюсь давить на вас, но что-нибудь удалось выяснить? Нашли что-то?
– Увы, нет… мы…
Какой-то собачник завел сбоку псину под дерево, чтобы та насрала, и Мии в лицо ударила вонь.