Белая как снег
Шрифт:
– Миа, ты тут?
– Да-да, просто пришлось отойти. Нет, мы ничего не нашли. Ничего. А вы?
– Тут тоже все глухо. Мы все перевернули вверх дном. Все в унынии.
– А Мунк?
– Сегодня он ни с кем не говорит. Сидит у себя в кабинете.
– А Драйер?
– Ну, он, конечно, не явился на встречу с ней, которую я организовала. Звонили из Крипоса. Они собираются забрать у нас дело. Драйер уже объявила им готовность.
– Но ведь прошла всего… неделя…
– Я знаю. Но ее аргумент – Швеция. Не хочет, чтобы следствие затянулось еще на восемь лет, надо взять быка за рога. Сорвать пластырь одним движением. Как-то так. Я не знаю, почти не спала. Позвони мне, если что-то выяснишь, ладно?
– Обязательно.
Киоск у входа во Фрогнерпарк. Две бутылки воды. Не смотреть на обложки газет. Это все не твоя ответственность. Уходи. Пей воду. Попробуй пробежаться. Скоро все пройдет.
Она осторожно ставила ноги на асфальт. Уже чуть лучше. Больше похоже на бег. Сегодня столько народу. Все выползли, погода хорошая. Как коровы пасутся на весеннем лугу. Долгая зима кончилась.
Вигеландспарк.
Гордость Осло.
В детстве она обожала сюда приходить.
Теперь весь центр спекулянты застроили высотками, каждый квадратик.
Но кто-то из них был умным.
Раньше.
Построил этот оазис.
Надо сделать паузу.
Ее вот-вот стошнит.
Синнатаген.
Известная скульптура маленького мальчика, плотно окруженная туристами со всего мира.
Здесь где-то должен быть туалет.
Уличное кафе.
Запах скисшего пива, довольные улыбки. Долгая выдалась зима.
Мужчины.
Женщины.
Черт, занято.
И очередь еще.
Она не могла блевать при всех, поэтому отошла от толпы в тень.
Тяжелые кроны деревьев.
Стена с плакатами.
Концерт Элтона Джона в «Спектруме».
Корейская постановка Ибсена в Национальном театре.
Реклама прогулок с собаками. Дешево и полезно.
Зажав рот рукой, она покосилась на очередь – та даже не сдвинулась.
Вторая бутылка воды.
Ладно.
Уже лучше.
Миа хотела сделать еще глоток, как вдруг увидела ее.
Что за?..
Она подошла ближе, открыв рот от удивления.
Плакат.
Академия искусств Амунда Андерсена.
Прощальная выставка 2001.
Положив бутылку на землю, она вынула телефон из кармана и дрожащими пальцами нашла телефон Мунка.
Картина.
На ней мальчик-блондин.
Это же…
Да, черт подери.
– Мунк.
– Привет, это Миа, садитесь в машину.
– Что?
– Встретимся у Вигеландспарка.
– У меня…
– Это срочно, немедленно. Я сейчас смотрю на картину. На ней Оливер Хелльберг. Шведский мальчик.
– Что?
– Он голый. Обнимает барсука.
– Какой выход?
– На Майорстювейен. Где автобусы для туристов.
– Еду.
Наконец показался дом, в очень хорошем состоянии и с прекрасным расположением – с видом на бухту Дала в нескольких километрах от центра Кристиансунна. Большой белый дом, прямо в его вкусе, не слишком вычурный, но и не похожий на другие рядом – ему такое нравится. Журналист Альф Инге Мюрен припарковал машину у обочины и прошел по гравиевой дорожке в ухоженный сад. Ну и ну. Он даже остановился на секунду. Наклонился, чтобы удостовериться, правда ли это они. Розы Остина, на таком севере? Ярко-желтая роза Teasing Georgia? Он достал из фотосумки свой «Никон» и сделал фотографию, получилось очень красиво. Раньше у их отделения был свой фотограф, ему можно было позвонить при надобности, но и тут они сократили расходы. Поэтому Мюрену пришлось быстро самому обучиться этому делу. Он не был особенно одарен, но иногда снимки получались ничего так. Но что это?.. Он с любопытством ступил на ровно постриженный газон. Невероятно. Розы «центифолии», два больших куста, а на них – он быстро посчитал – около двадцати цветков. Улыбнувшись, он снова посмотрел в глазок фотоаппарата. Что у них тут за удобрения такие? Он поднял взгляд на небо и огляделся по сторонам. Ну да, светло целыми днями, это идеально, но ведь холодно? Он заметил еще один уникальный сорт – турецкая роза «франкфурт», неужели, это правда она, – когда за его спиной открылась дверь и голос хозяина привел его в чувства.
– Эй, что это вы делаете в моем саду?
Альф Инге вздрогнул и быстро поднял фотосумку с земли.
– Извините, я Мюрен. Из «ВГ». Это же вы Улаф Эриксен?
Строгое лицо расслабилось.
– Все верно. Не хотел быть грубым, сюда просто по ночам приходит молодежь. Только что поставил ее.
Пожилой мужчина в очках показал на камеру наблюдения рядом с дверью.
– Весьма впечатляет, – сказал Мюрен, кивнув на прекрасные цветы.
– Правда? Любите розы?
Из дома раздался пронзительный крик.
– Улав, сделать вам кофе?
– Позже, Марит.
Улыбающаяся женщина тех же лет, что и муж, показалась в дверях, вытирая руки полотенцем.
– Марит Эриксен.
Мюрен улыбнулся и пожал ей руку.
– Альф Инге Мюрен, «ВГ».
– Ого, – защебетала она. – Как здорово, что вы нас навестили, теперь мы станем известными?
– Марит, – смущенно буркнул муж.
– А что? И пошутить нельзя? Будете пить кофе здесь или в доме?
Ее муж пожал плечами и посмотрел на Альфа Инге.
– Спасибо, с удовольствием посижу на улице, сегодня такая хорошая погода.
– Он любит розы.
– О, правда?
Жена перекинула полотенце через плечо и уперла руки в бока.
– Это я тут все отремонтировала.
Муж инстинктивно отреагировал.
– Да что ты говоришь? Неужели?
Она искренне рассмеялась.
– Нет, конечно, это не я. У меня бы все пальцы стали зелеными, я бы обязательно сунула руки в ведро с краской. Сейчас принесу вам кружки.
Ее смех разнесся по коридору.
– Значит, любите розы, да?
– О да. Вот эту я сам пробовал выращивать. Много лет.
– Какую?
Эриксен надел деревянные башмаки и пошел за журналистом.
– Вот эта роза Остина. Прошу прощения, я сделал несколько снимков, надо было сначала спросить разрешения, но не смог удержаться.
– Все нормально, – гордо кивнул Эриксен. – Она мне стоила кучу времени и стараний, уж поверьте.
– Понимаю, у вас есть какие-то приемы?
– Хм-м-м, ну… Не хотелось бы, чтобы это попало в новости на всю страну…