Белая крепость

Памук Орхан

Когда захватчики вступили на наш корабль, я положил книги в сундук и вышел из каюты. На палубе было столпотворение. Наших согнали в кучу и обыскивали, раздевая догола. Я подумал было, что в этой неразберихе можно прыгнуть за борт, но сообразил, что уплыть мне не дадут — поразят стрелой; к тому же я не знал, на каком расстоянии от берега мы находимся. Сначала меня не трогали. Рабы-мусульмане, освобожденные от цепей, испускали радостные вопли, некоторые хотели немедленно расправиться с надсмотрщиками. Я вернулся в каюту. Через некоторое время меня нашли, стали рыться в моих вещах. В поисках золота перевернули сундуки; после того, как все вещи забрали, появился человек, который взял несколько оставшихся книг, рассеянно перелистал их и повел меня к капитану.

Капитан (позже я узнал, что он был из обращенных в мусульманство

венецианцев) отнесся ко мне хорошо, спросил, что я умею делать. Чтобы не попасть на галеры, я сказал, что знаю астрономию и могу ориентироваться ночью, но это их не заинтересовало. Тогда, поскольку у меня осталась книга по анатомии, я назвался врачом. Через некоторое время ко мне привели раненого без руки, но я сказал, что я не хирург. Они рассердились и хотели отправить меня на галеры, но видевший мои книги капитан спросил, знаю ли я что-то о моче и пульсе. Сказав, что знаю, я избавился от участи гребца и спас несколько своих книг. Но моя привилегия дорого мне обошлась. Христиане, отправленные на весла, тут же возненавидели меня. Если бы они могли, они убили бы меня в первую же ночь, когда нас всех вместе заперли в трюме, но они боялись, поскольку у меня установились какие-то отношения с турками. Умер на колу наш нерешительный капитан, у надсмотрщиков над гребцами отрезали носы и уши и в назидание спустили на плоту в море. Когда сами собой затянулись раны у тех турок, которых я лечил не столько умением, сколько хитростью, все поверили, что я — врач. Даже некоторые мои завистливые враги, убеждавшие турок, что я не врач, ночью в трюме показывали мне свои раны.

В Стамбул корабли вошли очень торжественно. За нами наблюдал малолетний падишах [11] . На всех флагштоках были подняты османские флаги; молодые люди метали стрелы в наши приспущенные флаги, иконы Богоматери и перевернутые кресты. Окрестности содрогались от пушечного салюта. Торжества, большую часть которых я наблюдал с грустью, отвращением и усмешкой, длились необычайно долго; у некоторых зрителей случился солнечный удар. К вечеру мы бросили якорь в Касымпаша [12] . Нас заковали в цепи, чтобы показать падишаху; чтобы поглумиться над нашими воинами, надели на них доспехи задом наперед, на шеи капитанов и офицеров водрузили железные круги; в таком виде нас с ликованием повели во дворец, сопровождая шествие издевательской игрой на взятых с нашего корабля трубах и барабанах. Стоявший вдоль дороги народ весело и с любопытством смотрел на нас. Мы не видели падишаха, но он отобрал причитающихся ему пленных. Нас провели в Галату [13] и заперли в тюрьме Садык-паши.

11

Мехмед IV.

12

Касымпаша — район в европейской части Стамбула.

13

Галата — район в европейской части Стамбула.

Тюрьма была отвратительная, в крохотных темных помещениях гнили в грязи сотни пленных. Я обнаружил множество людей, которые нуждались в моей новой профессии, некоторых даже вылечил. Я прописал лекарства охранникам, у которых болели спины и ноги. Поэтому меня опять отделили от остальных и поместили в приличную каморку, куда заглядывало солнце. Я смотрел на остальных и благодарил судьбу, но однажды утром меня подняли вместе со всеми и сказали, что мы идем работать. На мои слова, что я врач и понимаю в науке, охранники только посмеялись: Паша возводил стены вокруг своего сада — нужны были люди. Утром, до восхода солнца, нас заковывали в цепи и выводили за город. Весь день мы собирали камни, и когда вечером, снова в цепях, мы возвращались в тюрьму, я думал, что Стамбул — красивый город, но жить здесь надо не рабом, а господином.

И все же я не был простым рабом. Я лечил не только погибающих в тюрьме рабов, но и тех, других, прослышавших, что я — врач. Большую часть денег, заработанных врачебной практикой, я вынужден был отдавать старшему из рабов и сторожам за то, что меня тайно выводили из тюрьмы.

На деньги, которые удавалось утаить от них, я

брал уроки турецкого языка. Моим учителем был пожилой добрый человек, который находился в услужении у Паши. Он радовался, что я быстро усваиваю турецкий язык, и говорил, что скоро я стану мусульманином. Всякий раз он смущался, получая от меня деньги за урок. Кроме того, я давал ему деньги, чтобы он приносил мне еду, так как я горел желанием заботиться о себе.

Туманным вечером в мою конуру пришел кяхья [14] и сказал, что меня хочет видеть Паша. Я удивился и, волнуясь, быстро собрался. Я решил, что, может быть, кто-то из расторопных родственников на родине, может, отец, а может, будущий тесть прислали за меня выкуп. Шагая в тумане по кривым узким улочкам, я думал, что вдруг окажусь у себя дома, очнусь от сна и увижу родных. Я предполагал, что, может быть, послали кого-то, чтобы спасти меня, и, выйдя из тумана, я окажусь на корабле, который увезет меня в мою страну; но мы вошли в особняк Паши, и я понял, что мне не удастся легко спастись. Люди ходили здесь на цыпочках.

14

Кяхья — слуга в особняках знати, выполняющий обязанности дворецкого; управляющий.

Сначала меня привели в прихожую, потом ввели в комнату. На узкой софе возлежал небольшой приветливый человек, ноги которого были прикрыты одеялом. Рядом находился другой человек, внушительных размеров. Лежащий на софе оказался Пашой, он подозвал меня. Мы стали разговаривать, он спрашивал, я отвечал, что изучал в основном астрономию и математику, немного знаком с инженерным делом, а еще понимаю кое-что в медицине и вылечил многих людей. Я рассказывал бы ему и дальше, но он сказал, что, судя по тому, как быстро я осваиваю турецкий язык, я, должно быть, умен, и добавил, что он болен, и врачи не сумели его вылечить, он наслышан обо мне и хотел бы опробовать мое искусство.

Паша стал рассказывать о своем заболевании так, будто только он один на белом свете был болен этой болезнью, и заболел он потому, что враги обманули Аллаха, оклеветав его. Но я догадался, что у него болезнь, известная нам как астма. Я подробно расспросил его, послушал кашель, потом спустился на кухню и из найденных там трав приготовил мятные пилюли и микстуру от кашля. Поскольку Паша боялся отравы, я при нем отпил глоток микстуры и проглотил пилюлю. Он велел, чтобы я незаметно вышел из дома и вернулся в тюрьму. Кяхья объяснил мне потом, что он не хотел вызывать зависть других врачей. На следующий день я снова пошел к нему, послушал кашель и посоветовал те же лекарства. Ему, как ребенку, нравились разноцветные пилюли, которые я высыпал ему на ладонь. Вернувшись в тюрьму, я молил Бога, чтобы Паше стало лучше. Через день подул пойраз [15] в такую хорошую погоду любой почувствует себя лучше, думал я, но никто за мной не приходил.

15

Пойраз — северо-восточный ветер.

Месяц спустя меня снова вызвали ночью. Паша был на ногах и весьма оживлен. Я обрадовался, услышав, как он, спокойно справляясь с дыханием, делает кому-то выговор. Увидев меня, он обрадовался, сказал, что я его вылечил, что я хороший врач. Чего я хочу от него? Я понимал, что он не может сразу освободить меня и отправить на родину; я пожаловался на тюрьму, на цепи, сказал, что могу быть полезным ему, занимаясь медициной, астрономией, наукой, а меня зря изводят на тяжелых работах. Не знаю, насколько внимательно он меня слушал. Большую часть денег из мешочка, который он мне дал, у меня отобрали сторожа.

Через неделю ночью ко мне пришел кяхья, взял с меня клятву, что я не сбегу, и снял цепи. Меня продолжали водить на работу, но надсмотрщики были ко мне милостивы. Еще через три дня кяхья принес мне новую одежду, и я понял, что Паша мне покровительствует.

По ночам меня приглашали в особняк. Я давал лекарства старым пиратам, которых мучил ревматизм, и молодым солдатам, страдавшим желудочными болями, пускал кровь чесоточным и тучным людям, страдавшим головными болями. Я поил микстурой сына-заику одного из слуг Паши, и переставший через неделю заикаться мальчик прочитал мне стихотворение.