Белая ночь
Шрифт:
— Что за пугалки бандитские? Не понимаю!
Не фиг время засекать, когда любимая в кусты отходит. Естественная надобность. А ты сразу в глаз. Репутация у тебя какая-то, Пономарев, подмаченная.
— Не-е, Криська, подкаченная. Он не мачо, он качо. И это принципиально!
— Да какой качо… Мачок просто. Русская версия.
— Но-но, утихомирься. — Пономарев растопырил пальцы в национальном рогатом жесте и поднес их к Кристининым глазам.
— Чего ты мне туг козу делаешь, Пономарев?! Она звонко треснула его по пальцам. Пономарев
— Не морщи лоб, — машинально сказала Кристина, как всегда говорила всем в таких случаях.
— Мнда… Морщины мыслителя тебе явно не к лицу, — добавила Саня.
— Прикалывай трамвай на поворотах, — огрызнулся Пономарев, по-самбистски припадая всей тяжестью на каждую ногу.
— Да иди ты… Лучше скажи, куда наши подевались. — Саня озиралась по сторонам.
— Ага… Я-то пойду… Только вот без меня вам только по домам баиньки. Так что ведите себя скромнее, барышни, тогда дорогу покажу.
Девчонки чуть отстали. Многозначительно переглянулись за спиной Пономарева. Кристина махнула рукой и шепнула:
— Да не обращай ты внимания. Позанудствует — перестанет.
Саня пожала плечами и ответила, явно кому-то подражая:
— Мне-то что… А вам с этим жить!
Пономарев обернулся, подозрительно на них глянул. И кивая головой, как будто бы насквозь их видит, прогнусавил:
— Ой, ой, ой… А то, вы думаете, я ничего не слышу. Стыдно, батенька.
— Где ты здесь батеньку увидел? Это ты у нас скоро батенькой станешь, правда, Криська?
— Что, дура, что ли? — быстро сказала Кристина и сделала большие глаза. — Он таких шуток не понимает.
— В каждой шутке есть доля правды… — неожиданно по-философски отнесся к этому Пономарев. — Как говорится, от сумы и от тюрьмы…
— Да? Это как это? — подчеркнуто заинтересованно сказала Кристина.
— А так, Крысеныш! — Он обнял ее за шею и, по борцовской привычке, произвел фиксированный захват. И не обращая внимания на сдавленные протесты Кристины, подволакивающей ноги, продолжал:
— Ни один мужчина не может однозначно утверждать, что детей у него нет.
Пономарев сказал это и, отметив мудрость своего изречения поднятием вверх указательного пальца, чуть ослабил хватку.
— Чего ты сказал? Это кто это тут у нас бесконтрольно размножается? — Кристина побежала за ним, а он припустил от нее, гогоча, как слон. Саня шла сзади и смотрела на них мудро, как мать.
— Мне бы ваши проблемы, — проговорила она чуть слышно. Вдохнула свежий, пахнущий сиренью воздух и стала разглядывать небо и палевые, виртуозно уработанные облачка.
Пономарев, наконец, перелез через ограду Летнего сада. Там, напротив Михайловского замка, есть чудесный лаз в сад. Возле самой границы решетки и перил моста через Фонтанку. Надо только набраться смелости и сделать один небольшой шаг наискосок — с перил над водой прямо на мягкую траву.
Пономарев
Было часов пять утра. Их класс уже вернулся из заплыва до Ладоги и обратно. По дороге на теплоходике была станцована сотня медляков, выпито из пластмассовых стаканчиков море «отвертки». Все эмоции были растрачены. Все общие воспоминания перебраны. Выжатые как лимоны и даже, кажется, постаревшие за эту безумную ночь, все они, наконец, распрощались друг с другом, обнимаясь и целуясь на манер американских тинейджерских сериалов.
И только самые неразлучные все еще никак не хотели расходиться.
Теперь все они умещались на скамейке, сокрытой от посторонних глаз густыми кустами.
Да никаких посторонних глаз, вроде бы, и не было. И как это только им пришла в голову такая чудесная мысль — забраться в закрытый на ночь Летний сад?
Скамейка была использована максимально практично. Сидели и на спинке, и внизу. А Пономарев еще и усадил себе на колени Кристину.
— А я уеду. Послезавтра. Завтра спать буду весь день. Ни за что не останусь в городе. Что лето-то пропускать? Год впереди тяжелый. Буду на даче готовиться. Утречком часиков в шесть буду вставать. Сначала в озере купаться. Потом бегать в лесу. А потом уже — заниматься.
Я пока к этим, к школьным, экзаменам готовилась, на два килограмма потолстела. И окно не открыть — такое душилово на Московском.
Кошмар.
— А у меня хорошо. Перед окнами сирень.
Трава по пояс. Первый этаж. Если руки домиком сделать, то кажется, что на даче.
— А руки-то зачем домиком делать. Крыша, что ли?
— Да нет. Просто чтоб дома вокруг не видны были.
— А ты куда будешь поступать?
— В медицинский.
— Да ну… Гадость какая. И платят мало.
— Ад почему гадость-то? Небось, сам, когда болеешь, врачей вызываешь, а не электриков.
— А я, блин, все думаю, что это за маршрутов такая по городу ездит — «ноль-три»? Никак маршрут не просчитать. То там, то здесь.
— Я на «скорой,» не хочу. Собачья работа.
Я на третьем курсе специализацию возьму. Пластическим хирургом стану.
— К тому времени все мы хорошенько поистаскаемся. И все к тебе придем делать подтяжку, — оптимистично сказал Пономарев, придирчиво оглядывая Кристину. — Некоторым, кстати, я бы уже рекомендовал.
— Тебе, Пономарев, как убогому, все сделают первому и бесплатно, — сказала Саня. — На твоей морде Оля как раз руку и набьет. Будешь служить науке.
— Нет, Саня, — серьезно ответила Кристина. Я против экспериментов на животных.
Они засмеялись. А Пономарев оскорбленно передернул плечами и стал смотреть в сторону.
— Хм, Пономарев, держись. Во попал… — проявил мужскую солидарность коротышка Парецкий. — На свадьбу-то нас пригласить не забудете?
— Если она состоится, конечно. — Кристина взбалмошно вскинула бровь.