Белая рабыня
Шрифт:
Лавиния наблюдала за перемещениями испанского гостя из глубины овальной гостиной и очень скоро поняла, кто является скрытой целью этого сложного маневра. И как только она поняла, в чем тут дело, она стала страстной союзницей дона Мануэля. То, что испанца сопровождает Энтони Фаренгейт, показалось забавным, хотя внешне выглядело просто естественным.
— Познакомьтесь, сэр, это моя сестра Элен.
Как уже неоднократно сообщалось выше, дон Мануэль был мастером великосветского обхождения, он только что, прогуливаясь по этой гостиной, выиграл походя несколько куртуазных дуэлей, не применяя и малой части известных ему приемов, и теперь собирался остаток вечера провести, приятно флиртуя с этой очаровательной англичанкой. Судя по его наблюдениям, за нею никто из присутствующих даже не пытался ухаживать. Странные люди!
— Спасибо вам, дон Мануэль, если бы не вы, Бог весть что стало бы с моим братом!
Она сказала всем известную вещь, но сказала так просто и искренне, что испанцу стало очень приятно.
— Судьба слишком великодушна ко мне, в обмен на то, что я сделал, а сделал бы это, не задумываясь, любой уважающий себя дворянин, я получил столь восхитительную награду.
— Что вы имеете в виду?
— Конечно, знакомство с вами.
Элен вежливо улыбнулась, и от этой улыбки кастильскому кабальеро стало немного неуютно. Элен показала, что понимает — ей делают комплимент, выразила улыбкою благодарность за это, но только и всего.
«Сейчас, сейчас, — успокаивал себя дон Мануэль, — она начнет со мной кокетничать, и все встанет на свои места. Куда это она смотрит?»
Элен смотрела в другой конец овальной гостиной, где Лавиния беседовала с Энтони. Лейтенанту совсем не хотелось покидать общество сестры, но юная плантаторша попросила его объяснить смысл аллегорических изображений на гобелене в углу залы. Энтони указанный гобелен рассматривал невнимательно, он нисколько его не интересовал ни сейчас, ни вообще, и лишь чувство хозяина, обязанного служить гостю и особенно гостье, заставляло его поддерживать беседу.
— Признаться, мисс.. — Дон Мануэль продолжал бороться за внимание Элен. — Я, как всякий столичный житель, пропитан ядом снисходительного отношения к провинции и провинциалам и, отправляясь в Новый Свет, был убежден, что попаду в гости к дикарям. Благодаря этой встрече я начинаю понимать, насколько был неправ. И, что самое интересное, я рад, что неправ.
— Что вы сказали? Ах да, провинция. Мне трудно говорить на эту тему, я не видела столиц.
— Это столицы не видели вас. Вы украсили бы любую из них. Честное слово!
Элен снова вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя не на собеседника.
«Она сильно соскучилась по брату или эта черноволосая красотка так ее занимает?» — думал испанец.
— Ты слишком прямолинейный человек, Энтони, если не сказать — приземленный, — говорила между тем Лавиния.
— Если ты думаешь, что задела меня этим определением, то ошибаешься. Я именно таков, как ты говоришь.
— Никакие аллегории, никакие символы и сны тебя не занимают, правда?
— Я весь в отца в этом смысле.
Лавиния медленно поглаживала веером свой подбородок. Глаза ее потемнели от сдерживаемого гнева.
— Древние римляне по полету птиц, по трещинам на бараньей лопатке решали, быть битве или не быть, И если жрецы говорили «нет», то лихие рубаки вроде тебя обязаны были подчиниться.
— Ты опять меня хочешь уколоть, Лавиния, но, наконец, это обидно. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы быть объектом для демонстрации твоей учености.
— Энтони!
— Да.
— Посмотри мне в глаза.
Он посмотрел. Глаза и вправду были замечательные. Даже не совсем черные, если всмотреться. Они были темные, холодные и глубокие. И в этой глубине скрывалась какая-то сила. Непонятная и поэтому отпугивающая.
— Ну вот, посмотрел. Видишь, я делаю все, что ты захочешь. Согласись…
— Тебе не кажется, Энтони, что в самом ближайшем будущем нас ожидают очень большие перемены?
— Кого нас? Тебя и меня?
— Всех нас.
Энтони откланялся. Лавиния присела на кушетку в углу овальной гостиной, как раз под тем гобеленом, который она просила ей растолковать. Возле нее сразу пристроились несколько молодых людей. Она почти не обращала на них внимания, их пустая болтовня и топорные комплименты не мешали ей наблюдать и размышлять. Больше всего ее интересовало, как идут дела у дона Мануэля. Его настойчивость вызывала у нее сочувствие. Если бы она могла, то попыталась бы ему помочь. А, кстати, что мешает попробовать? Глаза Лавинии сузились, это было признаком усиленного размышления, и подходящий план очень скоро составился у нее в голове. Причем произошло это как раз в тот момент, когда к интересующей Лавинию парочке подошел Энтони. Все правильно, надо дать возможность испанцу поволочиться за Элен, когда рядом не будет ее братца, для этой цели замечательно подойдет ее собственный дом. Каким образом отделаться на время от лейтенанта Фаренгейта? Лавиния продолжала лихорадочно размышлять. Глаза ее сверкали, и окружающим поклонникам казалось, что это их слова до такой степени ее волнуют. Обычно они все вились вокруг юной богачки по инерции, всерьез не рассчитывая на успех: Лавиния всегда лишь терпела их, не давая ни одному из них даже микроскопического повода для надежды. Сейчас же, подогреваемые видимостью успеха — как сверкают глаза! как вздымается грудь! — они утроили усилия. Очень уж роскошным рисовался результат этих усилий: красота Лавинии, оправленная в биверстоковские миллионы. Впрочем, для большинства из них на первом месте стояли миллионы, о чем догадывалась Лавиния и почему она их всех и презирала.
Мисс Биверсток резко оборвала их псевдосоловьиные трели, не подумав извиниться, и отправилась к выходу из гостиной. Нет, даже не так — она решила поболтать с дворецким, с этим громадным мулатом. Будь она хоть немного победнее или чуть менее красива, многие из ее воздыхателей сочли бы нужным обидеться. А так они просто удивились.
Очень удивился и Бенджамен, до этого убежденный, что мисс Биверсток смотрит на него в лучшем случае как на мебель, и уж, конечно, не представляет, как его зовут.
— Бенджамен, дорогой, — сказала она, подойдя к нему.
Старый слуга был не только удивлен в этот момент, но и польщен. Вообще-то в большинстве домов Порт-Ройяла практиковалось патриархальное, простое отношение к слугам, но ожидать этого от такой дамы, как мисс Лавиния, было трудно.
— Мне нужно кое-что узнать о твоем хозяине.
— О его высокопревосходительстве?
— Нет, нет, о сэре Энтони.
— Что именно, мисс?
— Он ведь служит и, стало быть, иногда выходит на патрульном корабле вокруг Ямайки?
— Точно так, мисс.
— Ты, наверное, знаешь, когда у него очередной выход?
— Безусловно.
— Я собираюсь устроить праздник у себя дома, и мне не хотелось бы, чтобы сэр Энтони его пропустил. А у него, ты, наверно, понимаешь, мне спрашивать о таких вещах неловко.
— Я понимаю, мисс, он выходит послезавтра на рассвете.
— Спасибо, Бенджамен. — Лавиния легко коснулась ладонью его атласного лацкана. — Ты мне очень помог. И вот еще что, лучше не рассказывать никому, о чем мы с тобой говорили. Это может быть неверно истолковано, в Порт-Ройяле много злых языков.