Белая свитка (сборник)
Шрифт:
— Да, мама.
— Ты его помнишь?
— Смутно. Очень немного… Тебе его жаль, мама?
— Он умер для меня в тот день, когда пошел служить дьяволу.
Светлана вздрогнула. У нее забилось сердце. Но она овладела собою и тихо спросила:
— Ты будешь служить панихиду?
— Нет… К чему? — сказала холодно и враждебно Тамара Дмитриевна. — Он ни во что не верил… Он был атеист.
Светлана пожала плечами. Она хотела возразить матери, что тем более о нем надо бы помолиться, но вспомнила, что она сама потеряла веру в Бога. Гордое чувство опять заговорило в ней. Она, через дьявола, сделает для отца и для Родины больше, чем все эти люди могли бы сделать через
Светлана была в том же коротком, почти не прикрывающем колен платье, в котором была у Франболи. Она повернула зеркало, чтобы видеть ноги. Они такие красивые в палевых шелковых чулках… Прелестные башмачки. Только все уже чуть-чуть поношено. Вот на правом чулке еле заметная подштопанная дырочка. Ничего. Сатана даст и богатство.
— Куда ты, Лана?
— Я к Ольге.
Светлана в первый раз солгала матери.
«Ничего, — подумала она. — Надо привыкать».
— Посидела бы со мной, — робко сказала Тамара Дмитриевна.
— Ты все-таки грустишь, мама?
— Нет… Я уже сказала тебе. Да и слишком давно все это было. Десять лет назад… Мне просто не по себе.
— Ну, до свидания, мама.
Свежие губы коснулись щеки Тамары Дмитриевны. Пахнуло запахом душистой пудры — нежным девичьим запахом. Светлана накинула белую шаль с вышитыми шелком, киевским швом, цветами, — Ляпочкина работа, — и скользнула за дверь.
Светлана хорошо знала дорогу. Доехав на трамвае до самого конца, она торопливо пошла по небольшой уличке в направлении скакового поля. Тут было пустынно. Высокие заборы и сады скрывали небольшие дома, похожие на дачи.
Дом, который ей был указан, имел нежилой вид. Серые ставни были закрыты. На диком камне стен искрились слезы росы. Дом глядел навстречу Светлане таинственно и загадочно. Казалось, сквозь щели ставен чьи-то глаза следили за нею. Светлана хотела спросить у кого-нибудь, тот ли это дом. Но кругом не было никого. Вдали шумел весенним шумом город. Трубили чуть слышные гудки автомобилей. Где-то далеко как будто играл оркестр. У ворот нигде ни дощечки с именем, ни надписи. Тяжелой, холодной, железной петлей висел рычаг колокольчика. Светлана остановилась перед ним в нерешительности. Наконец, решилась.
Она потянула рукоять. Звонок раздался глухой и деревянный. Ударил два раза и тотчас, будто кто-то уже ждал ее за высокой, разбухшей от сырости калиткой, калитка открылась.
Старик, с седыми волосами, в черном узком пальто до пят, стоял против Светланы и вопросительно смотрел на нее немигающими серыми глазами.
— Цо вельможна пани собе жычи?
— Пан Пинский дома? — по-польски спросила Светлана.
Старик сделал пригласительный знак рукою, пропустил Светлану вперед, тщательно запер двери и пошел за ней.
В высоком, полутемном, пыльном вестибюле был стылый, почти зимний холод. Тяжелая дубовая лестница, изгибаясь вдоль стен, двумя маршами шла во второй этаж. Старик пригласил Светлану следовать за собой и стал подыматься по лестнице. На площадке он постучал у тяжелой двери.
— Да, да, — раздался негромкий, твердый голос.
Старик пропустил Светлану за дверь.
Три стены потолка были уставлены полками с книгами. Книжный запах тлеющей бумаги стоял в комнате. Против окна помещался громадный стол, заваленный книгами, рукописями и бумагами. Из-за него навстречу Светлане поднялся сухой человек среднего роста в длинном черном сюртуке. Седая узкая борода закрывала рубашку. Лицо было пергаментно-желтое, но без морщин. Из-под седых кустистых бровей пронзительно смотрели на Светлану глубоко запавшие глаза. Их зрачки были странно расширены, и Светлане казалось, что два больших черных отверстия остро смотрят на нее своей блестящей глубиной.
— Чем могу быть полезен? — сухо спросил человек.
Светлана так растерялась, что долго не могла ничего сказать.
Все в ней дрожало внутренней дрожью. Взгляд стоявшего перед нею был суров, властен и надменен, и Светлана почувствовала себя перед ним маленькою и ничтожною. Ей стало страшно за свое дерзкое вторжение. Однако хозяин точно читал ее мысли.
— Успокойтесь, — сказал он.
Его голос был звучен, негромок и красив. Он напоминал голоса ксендзов, беседующих с прихожанами. Все еще не приглашая ее сесть, он подал ей папиросы и спички.
— Курите, — сказал он, — это успокаивает.
Светлана закурила, втянула дым двумя-тремя сильными затяжками и тихо, с покорною мольбою в голосе, сказала:
— Вы пан Пинский? Я не ошибаюсь?
— Да, я Пинский.
— Пан Пинский… Я пришла к вам… — Светлана замялась, не находя слов.
— Если ясновельможна пани пришла ко мне гадать, я этим не занимаюсь.
Светлана молчала. Опустив голову, она перебирала концы своего шарфа.
— Нет, — наконец сказала она. — Я пришла за более важным… Мне говорили, что вы можете усыплять… Можете выходить в астрал… Можете колдовать.
— Кто вам говорил такой вздор?
— Я… — Светлана чуть не плакала. — Я готова… я согласна… Сатане… если он может…
— Глупости… Глупости, — сказал Пинский. — Бабьи сплетни… пустые городские слухи.
Он внимательно с головы до ног осмотрел Светлану. Светлана вспыхнула. Ей показалось, что он видит сквозь платье ее тело и читает ее мысли.
— Садитесь, — сказал Пинский, указывая на тяжелое кресло. Он сел рядом на таком же кресле. — Колдовать?.. — сказал Пинский. — Как это нелепо. Люди смотрят на это, как на фокусы ярмарочного волшебника… Дайте вашу левую руку.
Светлана протянула Пинскому свою полную красивую руку. Сухие, точно из одних костей, обернутых кожей, длинные пальцы взяли ее, и острые глаза впились в ладонь.
— Светлана… — сказал Пинский… — Вас зовут Светланой. Очень впечатлительны… нервны… До десяти лет жили в богатстве… Гм… Отец… да… отец…
— Он только что умер, — воскликнула Светлана.
— Да знаю же… Знаю, — резко перебил Пинский. — Умер… Н-да… Хорошо… Я займусь вами… Очень хорошо… Отец… Ну да… мать, положим… Прекрасная женщина, ваша мать… Мало вы ее цените… Да… отец… Ну хорошо… Прежде всего надо, чтобы вы мне верили.