Белая змея
Шрифт:
Должно быть, она хотела его смерти. И не просто смерти, а преждевременной и позорной. Регер почувствовал на себе взгляд ее холодных глаз.
И тогда меч вернулся к нему, словно колдунья-эманакир разглядела его страх и гнев и удовлетворилась ими. Змея исчезла. На ее месте опять сверкал металл. Стройный и сбалансированный, меч снова стал верным слугой, продолжением руки. Но надолго ли? Теперь он не мог положиться на свой клинок. Внутри стали жила белая змея — он видел это. Не исключено, что поняв истинную сущность своей
Все это уложилось в несколько мгновений. Толпа не заметила ничего, кроме притворной насмешливой беспомощности Лидийца, отступления корла и короткой заминки, порой возникающей в бою перед решающим ударом.
В голове у Регера звенело. Его зрение помутилось, тело стало чересчур легким. За подобными ощущениями обычно следовали величайшее напряжение и бесчувствие. Они предвещали смертельную опасность. Теперь нельзя долго оставаться на песке, надо завершать дело.
Рука, сжимающая меч, онемела. Тяжелые удары сердца сотрясали грудь. Он уже был выше страха или стыда, оцепеневший, как рука на рукояти меча. Что ж, так тому и быть — сегодня он убьет.
Корл сражался с ним, но Регер выпустил из поля зрения его лицо, наполненное ужасом и яростью. Юноша не понимал этого, но чары уже захватили его и сомкнули зубы у него на горле.
Какая-то часть сознания Лидийца отмечала по крикам толпы, сколько саардсинских Клинков пало или победило и каков их общественный статус, сколько людей ранено или обездвижено. Трое или четверо еще продолжали сражаться, пока не останется лишь один из них. Тогда все закончится.
Неожиданно Регер сорвался с места. Когда подобное оцепенение окутывало его, словно плащ, все неудачи и тени уходили куда-то прочь. Это чувство было весьма странным, но он уже хорошо знал его.
Змеиный меч ушел влево, отвечая на удар, и щит корла упал к ногам. Это больше не имело отношения к искусству. Ревущая толпа плыла под ногами Регера.
Он увидел глаза молодого человека, прекрасные, как у девушки, расширенные от потрясения и страха. И тогда Регер опустил меч, подобный огню богов, сходящему с неба, и рассек тело противника от левой стороны шеи до грудной кости.
Столь сильный удар, перерубивший ключицу, заслуживал высочайшей оценки. И все-таки это была работа мясника. Трибуны, изумленные стремительностью развязки и ее ужасной красотой, взорвались. Визжали женщины. Что ж, неудивительно — корл нравился им.
Регер не обращал на них внимания. Меч вырвался из его руки, а он стоял и наблюдал, как перед ним умирает потерявший сознание юноша.
Когда прозвучала песнь труб в честь тех, кто выжил и мог бы это сделать, Регер, как во сне, поднял руку, принимая восторг и восхваления. Он не стал высматривать в ложах эманакир и даже не взглянул на врачей, приехавших подобрать убитых и покалеченных.
Покинув арену, он ушел в комнаты под стадионом, где сбросил с себя металл и кожу доспехов и полез в бассейн, чтобы отмыться от пыли, пота и чужой крови.
Компания аристократов, зашедшая поздравить Лидийца, обнаружила,
— Простите меня, — глухо промолвил он.
Все хорошо знали, что порой после своих самых эффектных поединков Клинки становятся мрачными, и львиная орхидея из Ли-Дис — не исключение. Аристократы немного подокучали ему болтовней о поэтах и женщинах, вручили подарки, увенчали его венком из золотых маков и ушли.
Тогда, и только тогда, он позволил себе зарыдать.
У входа в ад неподвижно стоял человек.
— Прошу извинить меня, госпожа, — сказал он, — но ты не можешь сюда войти.
В скудно освещенном факелами коридоре, проходящем под стадионом, было очень темно. Но под сводами, простирающимися за спиной этого человека, царила своя, особая темнота. Женщина мерцала во тьме, чересчур белая и призрачная, как дурное знамение.
— Ты видишь, кто я, — произнесла она, поймав его взгляд глазами, подобными мерцающим зеркалам. — Отойди.
— Да, вижу. Я уверен, что вполне почтителен. Но ни одна женщина не пройдет сюда. Даже шлюха, которая хочет сказать последнее «прости».
Словно для того, чтобы подчеркнуть сказанное, за его спиной раздался крик агонии. Это был иллумит, последний, кого сразил Железный Бык. Хирургическая палата — не место для любопытных, неважно, грозят ли они карами или предлагают взятки.
— Корл, — произнесла женщина.
— О да.
— Он еще жив, — продолжила она.
— Да, но не спрашивай меня, каким образом. Это известно одним его богам. В любом случае, когда из него вытащат сталь, он истечет кровью и умрет.
— Пропустите меня к нему, — потребовала она.
Как и все Висы, этот человек знал, на что способны эманакир и как рискованно не прислушиваться к их словам. Но иллумит, которого разделал Железный Бык, снова начал кричать, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух.
— Почему бы тебе, госпожа, не пойти отсюда? — сказал ей привратник, теряя терпение. — Найди свою богиню, а когда найдешь, заползи в ее нору и сиди там.
Нечто, сходное по воздействию с огромным кулаком, ударило его в грудь. Удар отшвырнул привратника в дверной проем. Пока он, задыхаясь, корчился на полу, женщина-эманакир спокойно прошла мимо.
В темной комнате, полной запахов раскаленного металла, крови, разложения и лекарств, кипела работа. При свете тусклых ламп врачи склонялись над телами. Стайки мальчиков носились с кипяченой водой для инструментов, крюками, скальпелями и пилами для костей. Еще один бродил туда-сюда с кувшином вина. Он уставился на белое существо, к которому подошел, и сотворил охранительный знак.
Крик иллумита оборвался — он умер внезапно, словно резкий порыв ветра захлопнул дверь.
Хирург выпрямился, ополоснул руки в тазу, который принес один из мальчиков, и развернулся к кушетке, где лежал еще один покалеченный. В мякоти его груди и плеча, между осколками ключицы, застрял меч.