Беленькие, черненькие и серенькие
Шрифт:
Прошло несколько дней нетерпеливого и тревожного ожидания известия из Петербурга. Оно пришло. Вот что писал Ивану Сергеевичу дядя его:
«Твоё дело окончательно решено. Но Бог решил его, за несколько дней до того, по-своему. Пятого ноября отошла твоя жена в вечную жизнь. Перед смертью пришла в рассудок, узнала, где находится, потребовала к себе священника, исполнила все христианские обязанности, со слезами просила прощения, особенно у тебя, у всех, кого когда-либо обидела,
Когда Волгин передал Катерине Александровне и отцу её это известие и намерение своё отслужить панихиду по усопшей, невеста его вызвалась участвовать в исполнении этого священного и трогательного обряда.
Впоследствии времени она этой обязанности не пропускала ни одного года до конца дней своих.
Помолвка и обручение были через несколько дней и изумили весь город. Семейство предводителя, Пшеницыны и многие другие от души радовались этому событию. Сыскались, однако ж, люди, которые заметили, что дочери бедного соляного пристава выпало такое высокое счастье не по рангу. Селезнёв с отчаяния спешил уехать в отпуск.
В это время Катерина Александровна получила при своём женихе письмо — от кого бы вы думали? — от майорской дочери Чечёткиной.
— Что бы она могла ко мне писать? — сказала Горлицына, взглянув на подпись, — уж не из-за вас ли хочет начать со мною процесс?
Майорская дочка, расточив сначала изъяснения своего уважения и сожаления к Катерине Александровне, принялась потом честить Волгина самыми лестными для него эпитетами. И злодей-то он, и безнравственный человек, и свёл-то с ума жену, образец всех женщин, которую держит в своей деревне, едва ли не на цепи. Вместе с этим Чечёткина предлагала начать с ним процесс, для такой оказии рекомендовала отличного ходока-поверенного, который заставит вероломного обманщика, посягающего на честь и благополучие такой прекрасной девицы, какова Катерина Александровна, заплатить ей важную сумму.
Как узнала о семейных делах Волгина охотница до процессов, никто из читавших её письмо не старался исследовать. Довольно, что посмеялись над этим посланием, которое, однако ж, если б получено было несколько прежде, могло бы встревожить Горлицына и его дочь.
Когда невеста собиралась к венцу, Ване поручили надеть на её ножку башмачок. Говорят, что плутишка при этом случае не преминул поцеловать её ножку [370] и заставил Катю очень покраснеть. После свадьбы Горлицын вышел в отставку, предоставив лишние кули соли распоряжению своего преемника, и переехал к дочери в новую деревню её мужа [371] , где был и прекрасный дом, и прекрасный сад, и протекала та же M-а-река, омывавшая берег, на котором стоял домик соляного пристава в Холодне. До глубокой старости наслаждался он счастьем видеть согласие и любовь обоих супругов. И мне раз, в юности моей, удалось провесть несколько дней в этой благословенной семье и видеть, как два маленькие внука и крошка-внучка барахтались с дедушкой на лугу. Та же детская, прекрасная улыбка, одушевлявшая лицо старика [372] , не оставляла его до тех пор, пока не закрыла его последняя, брошенная на него, горсть земли.
370
... не преминул поцеловать её ножку. — В тексте, опубликованном в «Русском вестнике», — «эту ножку».
371
… переехал к дочери в новую деревню её мужа… — Скорее всего, Лажечников подразумевает имение Кривякино, принадлежавшее отцу (см. комментарий к стр. 301). Сюда писатель вернулся уже в качестве гостя в 1854 г. Можно предположить, что именно здесь, в семье старшего брата (ставшего хозяином имения) зародился замысел автобиографической повести «Беленькие, чёрненькие и серенькие». В письме к А. К. Жизневскому Лажечников поделился своими впечатлениями: «Имение прекрасное, живописно расположенное на Москве-реке. В нём я провёл своё детство и юность. Чудные воспоминания об этом времени, прекрасный сад, дети, шумящие около меня, как пчелиный рой… сделали для меня пребывание в этом сельском убежище земным раем» (Жизневский А. К. Памяти И. И. Лажечникова. Тверь, 1895. С. 21).
372
... прекрасная улыбка, одушевлявшая лицо старика. — В «Русском вестнике» — «старичка».
В виду того места, где Катя и Волгин в первый раз познакомились близ переправы через Москву-реку, у подножия Мячковского кургана, поставили они скромный памятник. Не знаю, существует ли он теперь.