Белла, чао!
Шрифт:
ЭПИЛОГ
Африкан осторожно выглянул из мужской раздевалки. Там было тесно, душно, и мужики несли какой-то бред, пока переодевались. Ну их…
Небольшой холл уже опустел – зрители ушли в зал, выступление должно было начаться через несколько минут. «Тут подожду!» – решил Африкан.
Он подошел к большому зеркалу и с брезгливым, безнадежным выражением лица оглядел себя. Поправил
И в этот момент из женской раздевалки выскользнула Белла, в шелковом, вишневого цвета платье, с разрезанным подолом – края материи плыли вокруг ног в вишневых бархатных туфельках, свивались и развевались.
– Я так волнуюсь, так волнуюсь! – прошептала девушка. В самом деле, ее глаза лихорадочно, безумно блестели. – А ты как?
Африкан с тоской повернулся перед зеркалом. И носы у туфель какие-то длинные, острые…
– Послушай, я на пидора не похож? – с сомнением спросил он.
От возмущения Белла на миг даже потеряла дар речи.
– Здрасте! – наконец смогла она язвительно воскликнуть. – Я все это покупала, подбирала, чтобы с моим платьем сочеталось… а ты!!! Да как у тебя только язык поворачивается…
– Тихо, не ори! – Африкан закрыл ей рот поцелуем.
– Негодяй! – вырвалась Белла. – О чем я думала, когда замуж за тебя выходила…
Африкан поймал ее, обнял. Конечно, она сердилась не всерьез. И он не всерьез ворчал…
– Роза где? – спросила Белла.
– Там, в раздевалке. В вазу поставил. Шипы срезал.
– Будешь мне передавать, не перегрызи ее опять зубами.
– Я помню. Но она понадобится для последнего танца.
– А первый?
– Первый – «Бесаме». Забыла?
– Ничего я не забыла! – Белла чмокнула его и снова умчалась в раздевалку. Девицы там визжали и хохотали – от нервов, наверное. Тоже волновались перед выступлением.
Это было первое выступление группы начинающих в студии танцев.
За окнами ходили люди, а дальше, среди деревьев, был виден Чистопрудный бульвар. Как ни хотели Африкан с Беллой удрать из тесной, безалаберной столицы, но так и не смогли. Не отпустила их Москва, не нашли они места лучше…
Африкан подкрался к двери, ведущей в танцевальный зал, и осторожно приоткрыл ее.
Зал был полон. Человек тридцать пришло, не меньше…
В основном сидели знакомые и родные Африкана. Пришли его студенты-сценаристы, прибыл Валеев с огромным
Павел, брат, сидел тихий и спокойный, у Костика был вид независимый и очень важный, а Иродиада выглядела ошеломленной и растерянной.
Африкан знал, почему она такая – и всему виной был телефонный разговор, который произошел у него с женой брата этим утром.
Иродиада тогда истерично заявила, что он, Африкан, ничего не понимает и что она, как мать, знает лучше – ее Костик с этой Светой никогда счастлив не будет: «Она из Саранска, и вообще, такая безответственная, ленивая…» – «Ира, она ребенка ждет. Твоего внука!» – «Я против ребенка! Я ей сразу сказала, чтобы она аборт сделала… Ну какой из Костика отец, какой? Он сам еще ребенок!» – «Ира, ты глупая женщина, – хладнокровно возразил ей Африкан. – Сейчас жизнь тяжелая, страшная. Мало ли что с Костей может случиться! А так у тебя хоть внук будет. Или внучка».
Иродиада всего боялась и по любому поводу переживала. Слова Африкана, известного людоведа и душелюба, упали в подготовленную почву.
«Согласится на свадьбу, – удовлетворенно подумал Африкан, разглядывая издали лицо Иродиады. – Все, готовенькая… Костик, ты мне должен опять!»
И, в общем, не важно, будут счастливы Костя со своей Светой или нет… Главное – это само движение жизни, события. Плохие и хорошие. Разные. Не ошибаются только мертвые.
В зале не было лишь Анжелы и Вени. Но это глупо – вызывать родню в такую даль, да еще с маленьким ребенком. Кстати, они неплохо спелись, свояченица и Веня. Принцы на белом коне, они иногда маскируются под таких вот Вень… (Хотя уж больно страстно этот Веня на Беллу поглядывает. Дело тут нечисто… Впрочем, какая разница – Белле-то этот Веня до лампочки!)
…Парень в глубине сцены возился с проигрывателем.
Сейчас начнется выступление.
Выйдет Белла, выйдут другие пары, взволнованные и разряженные в пух и прах. Но они с Беллой, конечно, будут самой эффектной парой. И они станцуют лучше всех.
И все будут смотреть только на Беллу.
Как она танцует, прижимаясь к Африкану, под тягуче-сладкую, словно мед, музыку – бесаме, бесаме мучо…
Африкан знал, что все будет именно так, как он и представляет.