Беллилия
Шрифт:
Мэри напевала, спускаясь на кухню. Вдруг пение резко оборвалось, и послышался визг. Она увидела какое-то призрачное существо, белеющее на противоположной лестнице.
— Я тебя напугал, Мэри? Прости меня, — произнес возникший из темноты Чарли. На нем были темные брюки и белая рубашка.
— Я подумала, что вы привидение, — тяжело вздохнув, сказала Мэри.
Его войлочные туфли беззвучно ступали по полу. Беллилия не услышала, как он вошел в спальню, и резко обернулась на его «Доброе утро, дорогая».
— Кажется, сегодня утром я пугаю всех леди, — заметил Чарли.
— Утром
— Да, я слышал его. Но мне так не хотелось вставать. Ведь я уснул только на рассвете.
Беллилия стояла и осматривала комнату, ее взгляд останавливался то на одном, то на другом предмете мебели, на разных других вещах до тех пор, пока она внимательно все не изучила. Думала ли она при этом о других спальных комнатах, которые она в свое время покинула, сравнивая их с этой, хотела ли она остаться здесь, где висели занавески, сшитые на ее швейной машинке из ткани выбранного ею цвета, где стояла кровать, на которой она спала с Чарли? Оплакивала ли она своих мужей вместе со всеми другими вещами, которые оставляла, — меха, красивые наряды, медные кастрюльки, сковородки, удобные миксеры и консервные ножи?
Черный жемчуг значил для нее больше, чем Джэкобс. Она хотела сохранить его, чтобы выставить напоказ в казино в Монте-Карло. Будет ли она хранить гранатовое кольцо, подаренное ей Чарли на Рождество?
— Ты все еще думаешь о Европе? — спросил он.
Она, казалось, не слышала. Чарли подумал, стоит ли ему повторять вопрос. Он не хотел снова будоражить себя, но ее безразличие не могло его не задеть.
— Не важно, думаешь ты об этом или нет. Мы все равно не поедем. Останемся здесь и доведем борьбу до конца.
Беллилия застенчиво улыбнулась:
— О, Чарли, дорогой, какой же ты хороший. Я просто не верю, что есть еще на свете такие добрые и прекрасные люди, как ты. — Она подарила ему свою самую очаровательную улыбку.
— Ты слышала, что я сказал, Беллилия? — Он пытался быть строгим, но голос слегка дрожал. — Мы останемся здесь и будем бороться до конца.
— Я это уже знаю.
— Как ты это узнала?
— Ты сам сказал прошлой ночью. Ты же никогда ничего зря не говоришь, правда? — Она произнесла это спокойно, без всякой горечи. — Не волнуйся, Чарли, дорогой. Я сделаю все, что ты захочешь. Я так тебя люблю, что все твои решения и все действия кажутся мне правильными.
Ее безмятежность поразила Чарли, ей ведь было что терять: и репутацию, и свободу, и, возможно, даже жизнь. Такая простая вера, с которой она отдавала себя в его руки, показалась ему фальшивой. А она продолжала спокойно заниматься своими делами: открывала ящики, отбирала чистое нижнее белье, рассматривала ленточки и разные украшения.
— Это серьезно… — начал он.
Его прервал кашель Беллилии. Ее тело затряслось, она пошатнулась и двинулась к постели, закрыв руками рот. Глаза ее наполнились слезами.
— Прости меня, — еле прошептала она.
— Ты еще не совсем здорова, — сказал Чарли. — Зря я разрешил тебе вчера встать с постели. Не надо было этого делать. Сейчас тебе лучше полежать, а там видно будет.
Ослабевшая,
— Ты собираешься расчищать дорожку? — спросила она, глядя поверх свой кофейной чашки на Чарли, который надевал охотничьи сапоги.
— Собираюсь, но только для того, чтобы она была чистой. Мы никуда не уедем.
— Ты это уже сказал, дорогой.
— Я не хочу быть деспотом, но мы не имеем права вести себя безответственно. Ты можешь не понимать всей важности моего решения, Беллилия, но если будущее зависит…
— Почему ты больше не называешь меня Белли?
Этот пустяк, прервавший его речь, разозлил Чарли. Он подумал, что она специально помешала ему говорить о будущем. Однако, взглянув на нее, смягчился. Сидя на широкой кровати, прислонившись к подушкам, она выглядела слишком слабой, хрупкой и терпеливой, чтобы вызывать раздражение, не говоря уже о злости. И он пожелал себе тоже отбросить свои страхи.
Беллилия аккуратно, чтобы потом не пришлось облизывать пальцы, намазывала поджаренный ломтик хлеба джемом. Наблюдая, с каким удовольствием она ест хлеб, как поливает сливками овсяную кашу, как кладет сахар в кофе, он увидел в ней такую невинную, такую прелестную и разумную женщину, что был готов отвергнуть все рассказанное ему Беном и забыть странные противоречия в ее историях и поведении.
— Тебе не надо ни о чем беспокоиться. Предоставь это мне. Ведь есть же какой-то выход.
Рука Чарли остановилась на полдороге к шнурку на сапогах. Наверное, Аннабел Маккелви была такой же кроткой, когда планировала подать на обед рыбу, Хлоя нежно улыбалась Джэкобсу, собираясь готовить ему ванну, а Морин ласково заманивала Билла Баррета на пирс.
Он быстро вышел из комнаты. Предлогом была придуманная им необходимость подняться на чердак, чтобы найти свою котиковую шапку. Она хранилась в сундуке из кедрового дерева вместе со сложенными пледами для путешествий, норковой накидкой его матери и ее шерстяными вещами. Запах нафталина вернул Чарли в прошлое, и, держа в руках норковую накидку, он видел ее на костлявых плечах свой матери, видел длинное худое лицо под бархатной шляпкой. «Долг и честь, — всегда говорила ему мать, — долг и честь превыше всего, Чарли».
Когда он вернулся в спальню, его приветствовал громкий смех. Оказывается, Мэри поднялась наверх за подносом с посудой и стала снова рассказывать о своей помолвке. Все это ей пришлось повторить для Чарли.
— Но вам не надо беспокоиться о новой прислуге, — заверила его Мэри. — Я выйду замуж не раньше июня, так что не ищите пока никого, к тому же у меня есть младшая сестра Сара, и она скоро будет искать себе место работы.
— Сейчас, Мэри, я должна решить, что сегодня готовить на обед. Потом ты позвонишь Монтаджино и скажешь, что дорогу к нам полностью расчистили. А теперь принеси мне, пожалуйста, блокнот и карандаш.