Белое, черное, алое…
Шрифт:
Я и тебе звонил, думал, может, при нем что-нибудь найду, в его вещах, может…
— А что ты хотел найти? — спросила я с неподдельным любопытством.
— Да так, — рассеянно ответил он, явно занятый какими-то другими мыслями.
— Маша, можно, я позвоню? Мне срочно надо, ребенка из садика забрать.
— Ну давай быстрее закончим, и я тебя отпущу. Не надо звонить. Так чего ты хотел у Скородумова найти?
— Да я уже не помню. Я же следователем уже не работаю. С глаз долой — из сердца вон, все дела свои забыл.
— А по какому делу ты у Скородумова обыск проводил?
— Убийство
Маркова и Королевой. Дело не раскрыто, должно быть в прокуратуре.
Он замолчал.
«Нет, Игорь, не правильно ты себя ведешь. Почему ты не настаиваешь, чтобы я тебе объяснила, чем вызваны мои вопросы про Скородумова, а спокойно отвечаешь?
Тебе же не известно про жалобу…»
Ну что ж, я могла еще два часа задавать ему вопросы, но все было бессмысленно. Более того, когда он выйдет отсюда, он будет понимать, что его передадут «под ноги», и наблюдение тоже толку никакого не даст. Хотя бывают случаи, когда люди осознают, что они под наблюдением, но от определенных действий не могут удержаться. Мне приходилось читать сводки прослушивания телефонных переговоров, где люди заявляли: «Ну, нас, конечно, слушают!
Ха-ха-ха! Так вот…» — и продолжали обсуждать вещи, не предназначенные для посторонних ушей.
— Игорь, посидишь еще немного? Все равно день насмарку, — попросила я, намереваясь пойти к Кузьмичу и обсудить ситуацию.
Проведенные обыски пока что ничего особенного не дали, кроме деталей взрывного устройства у Сиротинского. Если напрячься, можно усмотреть в этом приготовление к определенному преступному деянию — изготовлению оружия, но и только, даже не покушение, а более раннюю стадию преступной деятельности. Черт, где-то ведь есть мастерская, где-то же они изготовили бомбочку, заложенную в лифт. И если учесть аналогичные взрывы в других областях, то изготовили они не только эту бомбочку. Пока что все разговоры с Денщиковым — в пользу бедных.
Игорь вышел, я за ним и, закрыв дверь, пошла к Кузьмичу.
У Кузьмича в кабинете сидел с важным видом, перегородив ногами проход, Леша Горчаков и отхлебывал кофе из самой большой кружки, которая только нашлась в РУБОПе. По-моему, это была даже не кружка, а кувшин.
— Не утерпел, — сказал он, увидев меня. — Я же не могу сидеть в конторе и ничего не знать. Я тебе привез дело об изнасиловании Анджелы Ленедан и справку из милиции о том, что заявлений на молодого юриста Костенко не было. Как реализовались?
Я вздохнула. Да, в день реализации у оперов наступает расслабление. Финал напряженной работы, можно подвести итоги, подсчитать, сколько человек задержано, сложить в коробки изъятое при обысках, сдать все следователю и спокойно отдохнуть — дальше уже не их проблемы. А вот у следователя в день реализации начинается головная боль и тоска сжимает душу: разбирать изъятые вещи, назначать экспертизы, допрашивать с адвокатом, который либо торопится, либо приходит с опозданием, мучительно соображать, что делать дальше с задержанными, кому можно предъявить обвинение, а кого придется отпускать, а потом отписываться по жалобам, — в общем, скучать не приходится. В сжатой форме, телеграфным стилем я рассказала Горчакову, в какой мы ситуации.
— Да-а, — сказал он, когда я пожаловалась на поведение Денщикова и Сиротинского во время очной ставки. — У меня тоже когда-то был такой случай, я очняк проводил с двумя ворами, кондовыми такими, по семь ходок у каждого. Оба уже в годах, одного кличка была Полковник, а другого — Седой. Их приводят, они кидаются друг другу на грудь, обнимаются, хлопают друг друга по спине, стонут:
«О-о, братан, сколько лет, сколько зим, как я рад тебя видеть!» Потом рассаживаются по разные стороны стола, и каждый говорит: «Этого человека я вижу впервые в жизни!..»
— Василий Кузьмич, не приехали еще с обысков у «русских братьев»?
— Да приехали…
— А чего мне не сказали?
— Да нечего говорить, Машечка. Ничего интересного.
— Что, вообще ничего?
— Пусто. Вот у одного из них, у Крамма, дома только книжку записную изъяли.
— Может, там что интересное есть?
— На, сама посмотри.
Он протянул мне потрепанную записную книжку — из тех, что лежат в квартирах возле телефона, и я с удивлением прочитала на первых страницах телефоны и расписание прачечной, химчистки и ремонта обуви. А дальше шли сплошь «Анны Ивановны» и «Раисы Магомедовны», но ни одного упоминания знакомых нам имен.
— А где эта книжка была? — спросила я.
— В прихожей возле телефона лежала.
— А с кем Крамм живет?
— Один, снимает хату.
— У меня такое впечатление, что это не его книжка. А в квартире хорошо посмотрели? — допытывалась я.
— Все облазили, ни ножичка, ни патрончика.
— А фотографии, документы?
— Ничего особенного, фотографии все старые, аж черно-белые.
— А где опера, которые к нему ездили?
Василий Кузьмич позвал оперов. Пришли два деятеля — Козлов и Ерофеев, не внушавшие мне оптимизма своими розыскными способностями. Про Ерофеева анекдоты ходили, и кличка у него была Киллер из-за такой истории. Когда он пришел в РУБОП, он долгое время разрабатывал одного бандита, писал про него бумажки всякие и складывал в «корочку», но реализовывать свои знания и сажать этого бандита не торопился. Прошло полгода, и бандит был убит в перестрелке. До Ерофеева докатился этот слух, он составил соответствующую бумажку и списал «корочку» за смертью фигуранта. А начальник, когда Ерофеев принес ему бумаги на подпись, стал орать на весь отдел дурным голосом, поскольку в последней бумажке значилось, что Ерофеевым проводились оперативно-розыскные мероприятия в целях изобличения фигуранта, но изобличения не состоялось, так как «в результате проведения оперативно-розыскных мероприятий фигурант умер».
— Ребята, а вы вместе с Краммом на обыск ездили?
— Нет, — ответил Козлов, — но вы не бойтесь, мы все законно сделали, техника из РЭУ взяли и дверь открыли.
— Ключами?
— Да… — они замялись. — Крамм-то ключи нам дал, но левые какие-то, они не подошли, и мы дверь сломали. Да там замочек хлипенький такой был, мы только плечом надавили — и вошли.
— А чего одежду не изъяли? — спросила я, вертя в руках протокол обыска. — Я же просила у этих троих изымать всю одежду — куртки, брюки, свитера. Надо же экспертизу проводить, может, у них на одежде следы крови, микрочастицы, гарь, еще что-нибудь…