«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
Почему они потерпели поражение?
На все эти и другие вопросы автор пытается дать ответ в предлагаемой книге, которая задумана как первая часть работы о «белом деле». Здесь нет и, естественно, не может быть претензии на историческую истину.
Как правильно сказал один из читателей, «стихия исторического познания — это спор». Спор может быть не прекращающимся никогда.
Революция и гражданская война — огромный пласт нашей истории, целая эпоха, предстающая перед нами тысячью сторон и граней, исполненная драматизмом борьбы, поражений и побед. Неверно думать, что это всего лишь вчерашний мир, канувший в небытие. Нет, он живет, говорит, кричит, требует внимания, настаивает на понимании, на справедливости. Каждый историк, обращавшийся к документам
Как же рассказать об этом?
Всякое историческое описание несет на себе печать эмоций и своеобразия мыслей историка. В ряду других причин его больше всего меняет время. В описаниях, приближенных к событиям, эмоционального больше, во всяком случае ощущается оно сильнее. В описаниях, от которых события уже удалены в глубь истории, мысль долита преобладать.
Это не значит, что в данном случае труд историка становится бесстрастным. Просто дистанция времени позволяет с более глубоким пониманием подойти к предмету познания.
И снова искусство, поэзия идут здесь впереди исторической науки, указывая ей путь. Мы начали стихами В. Маяковского, написанными в середине 20-х годов, а закончить хочется стихами Р. Рождественского. Ужо в наши дни он побывал на парижском кладбище Сен-
Шеньев-де Буа, где похоронены многие участники «белого движения»:
Я прикасаюсь ладонью к истории.
Я прохожу по гражданской войне...
Как бы хотелось им в Первопрестольную въехать однажды на белом коне!.. •
...Как они после —
забытые, бывшие — все проклиная и нынче и впредь, рвались взглянуть на нее, победившую, пусть непонятную, пусть непростившую землю родимую!
И —
умереть.
Полдень.
Березовый отсвет покоя В небе —
российские купола.
И облака,
будто белые кони,
мчатся
над Сен-Женьев-де Буа...
Из крови, пролитой в боях,
Йз праха обращенных в прах, Из мук казненных поколений, ч Из душ крестившихся в крови, Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений Возникнет праведная Русь.
Я за нее одну молюсь...
М. Волошин
Побег
Ранней весной 1915 г. 48-я «Стальная» пехотная дивизия прикрывала отход русских войск Юго-Западного фронта с Карпат. Ее «зарывчатый» начальник, генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов, в нарушение полученного им приказа не сумел вывести дивизию из-под германского контрудара. Она была рассечена, частично окружена и пленена. Попал в плен и сам раненый Корнилов.
Казалось, его военная карьера закончилась. А до этого она шла довольно быстро, хотя к началу мировой войны Корнилов не был широко известен в армии. Родившийся в 1870 г. в станице Каркарлинской Семипалатинской области в семье казака, дослужившегося до чина хорунжего, а в отставке ставшего волостным писарем, он закончил Омский кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище. В 1892 г. был направлен в Туркестан; через три года поступил в Академию Генштаба и закончил ее с золотой медалью. Затем начал тянуть «служебную лямку» в Польше и снова в Туркестане. Здесь молодой Корнилов был «задействован» в разведывательных операциях, связанных с русскими военными экспедициями в Восточной Персии. Журналы печатали его обзорные статьи о Персии и Индии, а в 1901 г. он даже опубликовал книгу «Кашгария и Восточный Туркестан». В годы русско-японской войны Корнилов был начальником штаба стрелковой бригады, за храбрость получил Георгия 4-й степени. Затем
По факту разгрома дивизия тогда же было учинено следствие, но аа отсутствием начальника дивизии, а главное из-за стремления командных «верхов» — главнокомандующего Юго-Западным фронтом, генерала Н. И. Иванова, и Верховного, великого князя Николая Николаевича,— замять дело оно спускалось на тормозах. Более того, разгром дивизии эти «верхи» попытались представить подвигом, поскольку вышедшие из окружения части сохранили все же свои боевые знамена.
Между тем Корнилов, мытарствуя по австрийским лагерям для военнопленных, в конце концов оказался в лагере, находившемся в селении Лекка. Тут шла какая-то своя скрытая жизнь, велась какая-то глухая подпольная работа. Время от времени появлялся рукописный журнальчик с известиями о том, что происходит в России, особенно о борьбе царского правительства с Государственной думой, с либеральными партиями. Сообщалось так, что читающим было совершенно ясно, что политические симпатии авторов журнальчика на думской стороне. Кто выпускал его? Вероятно, какие-то группы антицаристски настроенных русских пленных, но Корнилов был убежден, что это австрийские происки: ведь внутренние распри в России на пользу Германии и Австро-Венгрии.
Он был болен, его нервы расшатаны. И, в ярости отшвыривая ?курнал, он говорил генералу Е. Мартынову, что с удовольствием повесил бы всех этих Тучковых и Милюковых на одной перекладине. Мрачность Корнилова, его замкнутость отталкивали от него многих пленных офицеров, особой симпатией их он не пользовался...
Уже дважды Корнилов пытался бежать, но оба раза дело срывалось. Теперь он замыслил новый побег. Из другого лагеря (в селении Кассек) неожиданно дали знать, что у нескольких находившихся там русских офицеров имеются надежные документы, которые могут дать неплохой шанс, нужно только добиться перевода в Кассой — лагерь-госпиталь. Корнилов тут же начал действовать: почти перестал есть, худел и, вызывая сердцебиение, пил крепко заваренный чай-чефир. В июне 1916 г. его наконец перевели в Кассек. В замысел побега посвятили еще двоих: денщика Д. Цесарского и пленного русского доктора А. Гутковского. Они, в свою очередь, сумели «завербовать» лагерного фельдшера, чеха Ф. Мрпя-ка. За содействие побегу русского генерала ему обещали солидное вознаграждение — 20 тыс. крон. Кроме того,
Мрняк действовал и по «идейным соображениям»: он был страстным приверженцем панславизма. План выработали такой: Корнилов, симулируя обострение болезни, не
сколько дней не выходит из своей комнаты, чтобы охрана привыкла к его отсутствию. Мрняк достает австрийскую форму, оружие, компас и в назначенный день выводит Корнилова с территории лагеря. Цесарский и Гутковский и после этого как ни в чем не бывало обязаны доставлять в опустевшую комнату Корнилова еду и навещать «больного». Это составляло важную часть плана: она должна была дать возможность беглецам — Корнилову и Мрняку — уйти как можно дальше, пока не спохватится охрана. Они должны были двигаться в направлении румынской границы и перейти ее.
Мрняк выполнил все точно. Переодетые в форму австрийских солдат, Корнилов с Мрняком беспрепятственно покинули лагерь и, меняя пассажирские поезда, добрались до Будапешта, а затем до городка Карапсебвеш. Граница была рядом. Но беглецы не знали, что вторая часть плана — максимально длительное сокрытие побега — быстро дала осечку, правда не по вине Гутковско-го и Цесарского. Они исправно делали свое дело, аккуратно «навещая» Корнилова. Побег обнаружился, в сущности, случайно: генерал не явился на отпевание умершего в лагере русского офицера, что считалось невероятным. За ним послали...