«Белое дело». Генерал Корнилов
Шрифт:
После поименного голосования резолюция В. И. Ленина в пользу мира получила 80 голосов, 12 человек высказались против, 4 — воздержались. В новый состав ЦК были избраны В. И. Ленин, Н. Бухарин, Л. Троцкий, И. Сталин, Г. Сокольников и др.
Закрывая съезд, Я. Свердлов сказал: «Я позволю себе выразить уверенность в том, что до следующего съезда наша партия станет цельной, единой. На нем мы встретимся, вероятно, в качестве членов одной общей семьи, в качестве членов одной и той же партии — Российской Коммунистической партии ».
14—16 марта IV Всероссийский съезд Советов ратифицировал Брестский мир. Ив 1166 делегатов с решающим голосом за ратификацию проголосовали 784, против — 261, воздержались \ 15. Левые эсеры, голосовавшие
11 марта В. И. Ленин написал небольшую, но пронзительную по своей беспощадной правде и светлой вере статью «Главная задача наших дней». Эпиграфом к ней он поставил знаменитые некрасовские слова:
Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная — Матушка Русь!
Отводя нападки и обвинения, Ленин указывал на высокое нравственное начало, высокий нравственный подвиг, совершенный большевиками в Бресте.
«Неправда,— с волнением писал он,— будто мы предали свои идеалы или своих друзей... Мы ничего и никого не предали, ни одной лжи не освятили и не прикрыли, ни одному другу и товарищу по несчастью не отказались помочь всем, чем могли...» 87 В этой моральной чистоте Ленин видел залог лучшего будущего Советской России. Надо только было честно и мужественно взглянуть в глаза правде, правильно, объективно оценить свое положение.
«Не надо самообманов,— писал В. й. Ленин.— Надо иметь мужество глядеть прямо в лицо неприукрашенной горькой правде. Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения, расчленения, порабощения, унижения, в которую нас теперь толкнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению, наше стремление подняться снова ст порабощения к самостоятельности, наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной» Б8.
Эпилог и пролог
Историки (да и не только они) до сих пор, можно сказать, бьются над двумя вопросами: когда в России началась гражданская война, последствия которой оказались столь тяжелыми, и кто ее начал — силы революции или контрреволюции? В такой постановке вопроса, конечно, немало схоластического, наивной веры в то, что на все можно получить категорически определенные, абсолютно точные ответы. Увьц в истории начала и концы событий
далеко не всегда фиксируются с точностью спортивного старта и финиша. Развитие исторических событий, кажется, больше напоминает течение реки: истоки их как-то плавно, даже незаметно «вытекают» из глубин предшествующего и «растворяются», исчезают в огромном море того, что составляет настоящее и будущее. Четкие пределы, границы размыты, стерты, зафиксировать их можно, пожалуй, только приблизительно или условно. Тем не менее эти общие рассуждения не освобождают от ответа на поставленные вопросы: слишком волнуют они, слишком велико и глубоко их значение.
Некоторые считают, что Октябрь, Октябрьское вооруженное восстание и явилось той точкой отсчета, от которой пошла гражданская война. Другие говорят — «нет». По их мнению, несмотря на спорадические, локальные ее проявления уже осенью 1917 — зимой 1918 г., о гражданской войне как таковой можно говорить лишь начиная с весны, а еще точнее, с лета 1918 г., когда внутренняя контрреволюция, получив поддержку со стороны интервентов, развернула фронтальные боевые действия. Кто же прав? Гете говорил: часто думают, истина лежит между двумя крайностями; на самом деле между ними лежит проблема...
Невозможно понять, как и почему вспыхнула трагическая гражданская война, не ответив на вопрос, почему произошла революция: они связаны теснейшим образом. Но чтобы ответить на него, нельзя остаться лишь в рамках, в плоскости современного политического сознания; нужно проникнуться сознанием той, уже ставшей далекой предреволюционной и революционной эпохи.
Корни, подпочва революции и гражданской войны — далеко в дооктябрьской и дофевральской России. «Взрывчатое вещество» очень долго копилось там. В разные годы историки потратили много энергии, чтобы обосновать теоретическую правомерность и неизбежность революции. Было доказано, что российский капитализм к 1917 г. достиг такого уровня, что следующим шагом мог стать только поворот к социализму через пролетарскую, социалистическую революцию. И все же одного лишь достаточного «уровня капитализма», достаточной «степени капиталистического развития» было явно недостаточно для наступления социалистической революции. Ибо в противном случае такие же революции давно победили бы во многих других странах.
Революцию в России обусловило сочетание целого ряда факторов. Пожалуй, наиболее мощный из них (назовем вещи своими именами) — ненависть «низших» классов к высшим, привилегированным классам. В России «верхи» долго господствовали, может быть, особенно цинично и беспощадно. Их социальный эгоизм, как и эгоизм их власти — царизма, слепя им глаза, тормозил и ограничивал проведение даже тех преобразований, необходимость которых становилась потребностью времени. «Великая реформа» 1861 г., с большим запозданием освободив крестьян, фактически обрекала их на безземелье или малоземелье. Сопутствовавшие ей другие реформы были вскоре существенно нейтрализованы контрреформами. Однако силы, вызванные к жизни этой реформой, уже начали действовать. Либерально-буржуазная оппозиция расширялась и крепла. На политическом горизонте маячил еще более грозный враг: революционный рабочий класс.
Как же в этих условиях действовала власть?
В 1894 г. после вступления на престол нового царя, Николая II, тверские либералы верноподданно просили его разрешить общественным учреждениям — земствам — «выражать свое мнение по вопросам, их касающимся». В короткой ответной речи 17 января 1895 г. молодой царь назвал тверских и других земцев людьми, «увлекающимися бессмысленными мечтаниями», и заявил, что будет твердо «охранять начало самодержавия». Тогда же П. Струве (в то время он принадлежал еще к антица-ристскому лагерю, был «легальным марксистом») написал «Открытое письмо Николаю II». В нем, между прочим, говорилось: «Русская общественная мысль напряженно и мучительно работает над разрешением коренных вопросов народного быта, еще не сложившегося в определенные формы со времени великой освободительной эпохи и недавно в голодные годы переживавшего тяжелые потрясения... И вот в такое время... представители общества... услышали лишь новое напоминание о Вашем всесилии и вынесли впечатление полного отчуждения царя от народа...» И Струве делал вывод, что при таком положении, дело самодержавия «проиграно», что «оно само рош' себе могилу и раньше или позже, но во всяком случае в недалеком будущем, падет под напором живых общественных сил». Почему? Потому, отвечал Струве, что позиция, занятая главой режима — царем, лишь «обострит решимость бороться с ненавистным строем всякими средствами». «Вы первый начали борьбу,—пророчествовал Струве,—и борьба не заставит себя ждать».
Так и произошло. 9 января 1905 г. началась первая российская революция. Главной ее ударной силой уже стал пролетариат, за ним шло крестьянство. Самодержавный режим был потрясен, затрещал и зашатался. Только тогда он решился на некоторые уступки.
Царский манифест 17 октября 1905 г. с неменьшим запозданием, чем отмена крепостничёства, даровал некоторые демократические свободы; но как только темп революционной атаки спал, другими актами они стали выхолащиваться и сводиться на нет. Это было воспринято как обман. «Вместо того, чтобы внять истине и остановиться»,— писал позднее В. Г. Короленко,— царское правительство «только усиливало ложь, дойдя, наконец, до чудовищной нелепости, „самодержавной конституции'4, т. е. до мечты обманом сохранить сущность абсолютизма в конституционной форме». Но, как говорил Т. Карлейль, чаще всего правительства погибают от лжи...